Навстречу миру - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Творков, Йонге Мингьюр Ринпоче cтр.№ 31

Сновидения подобны всем другим граням нашего существования: они случаются, мы переживаем их, но они нереальны. Их проявление обманчиво, и мы легко распознаем это нереальное качество наших снов. Вот почему они так ценны для понимания пустотной реальности. Все пропитано пустотностью, включая наши тела, и кровь, и валуны, и наши имена, и наши сновидения. Днем явления кажутся более плотными. Из-за этого нам сложнее познать пустотность, когда мы бодрствуем. Гораздо проще сделать это во сне. Сказать, что жизнь – это сон, значит признать бесконечное, безграничное качество пустотности в самих себе, в тех, кого мы любим, в наших айфонах, самолетах, еде, гневе, похоти и благополучии – во всем. Ни одно явление не существует независимо от других, само по себе. Все возникает из пустотности и никогда не отделяется от нее. Но все же гораздо проще воспринимать это в наших снах, чем признать свою собственную пустотность, глядя в зеркало.

Я проснулся, зная, что провел свою последнюю ночь на вокзале в Варанаси. Интересно, где я окажусь вечером, где буду спать. Неопределенность немного пугала, но и приятно волновала.

Покинув комнату отдыха, я вернулся на каменный пол в зале ожидания. Вскоре я стал испытывать беспокойство, зная, что не смогу провести там еще одну ночь. Я не хотел оставаться в самом Варанаси, поскольку даже в летнюю жару это место было слишком популярно среди паломников и туристов. Но и спать на вокзале в месте, отведенном для бездомных, я не был готов. Я мечтал жить, ничего не планируя, не сверяясь с часами весь день. Теперь этот ничем не ограниченный горизонт ставил меня в тупик. Мне надо было принимать решения – совсем как раньше.

Я размышлял о последних трех днях и пытался честно взглянуть на свое сопротивление, уязвимость и отторжение по отношению к тем, кто сейчас меня окружал. Эти люди вызывали у меня отвращение, и мне было стыдно за это чувство. Я не хотел снова испытывать эти ощущения. Не хотел возвращаться к заблуждению. Этот вокзал все еще не был моим домом, но я больше не чувствовал такого сильного отчуждения от самого себя и от других, как раньше. Я понемногу преодолевал свои защитные барьеры, по крайней мере этого было достаточно для того, чтобы постепенно начать относиться к людям на полу вокруг меня с любопытством и добротой.

Я увидел, что каждое мое движение – и когда я моргал, и когда дышал, когда покупал чай и даже с неприязнью думал о других – все коренилось в желании перемен, и оно всегда было направлено на достижение счастья. Осуждать кого-то за неопрятный вид, или неприятный запах, или слишком шумное поведение, вообще за что-нибудь – это довольно невротичный способ стремиться к счастью. Но он дает нам некоторую точку опоры и позволяет временно насладиться иллюзией, что мы лучше, чем другие. Ведь если кто-то плохой, значит я – хороший. Я видел, что даже испытывая сильную отчужденность, я все еще стремился соединиться со своим истинным «я» и с другими. Даже искажения и проекции были связаны с желанием внутренне освободиться. Чтобы достигнуть этого, я отталкивал все неприятное подальше от себя – едва ли это можно признать искусным способом обретения счастья, но в его основе лежат здравые намерения.

В поезде мое тело было скованным и закрытым, что делало волны большими и сильными, но я еще не умел плавать в таком бурном море – не мог относиться к другим с искренним сопереживанием. Я не мог понять – полностью понять, и телом, и умом – их стремление к счастью, пока не осознал свое.

В Нубри мне нравилось наблюдать за сменой сезонов – зеленая летняя трава становится коричневой, деревья с пышной кроной осенью сбрасывают листья, ярко-синее небо становится серым и снежным, а весной появляются новые почки. У нашего дома был каменный дворик, вдоль его границы росли цветы, за которыми заботливо ухаживал мой дедушка. Я с волнением ждал, когда они расцветут, особенно пышные георгины, которые он так ценил. После того как появлялись бутоны, я каждый день ходил проверять их. Однажды весной расцвели два георгина, и на несколько дней они стали центром всеобщего внимания. Я с нетерпением ждал, когда распустятся другие бутоны. А потом внезапно погода испортилась, налетела метель и температура резко упала. На следующее утро все цветы в саду погибли. Я разрыдался. Дедушка постарался объяснить мне, что все непостоянно, а бабушка дала конфет, но я был безутешен. Тогда дедушка напомнил мне, как я любил наблюдать за сменой сезонов. «Это удовольствие, – сказал он мне, – возникает из непостоянства. Летние ягоды, которые ты так любишь, возникают из непостоянства. Все возникает из непостоянства. Следующей весной у нас будут новые растения – из-за непостоянства».

Если мы увидим, что перемены содержат в себе семена обновления, тогда мы будем спокойнее воспринимать мысль о том, что умираем каждый день – умираем до смерти, наслаждаясь песочными замками, когда их смывает волной. Мы можем спокойно воспринимать процесс растворения и рождения заново. Можем изменить свое отношение ко сну, сновидениям и пробуждению. Все эти возможности настоящего момента кроются в непостоянстве.

Этого невозможно достичь за одну ночь. Старые привычки умирают с трудом, но все же умирают. В поезде я раз за разом приходил к пониманию того, что это путешествие было связано с переменами и преображением и что семена обновления уже прорастали. «И нет, они не умрут, как георгины моего дедушки», – сказал я себе.

Пусть я буду счастлив. Пусть я буду свободен.

Я повторял это, пока не почувствовал, как смысл этой фразы скользит через мое горло, словно густой сироп, медленно обволакивая сердце, легкие, просачиваясь в желудок, проникая в ноги и ступни. Пусть я буду счастлив. Пусть я буду свободен.

Я повторял эти слова, пока их смысл не пропитал как следует все мое существо, пока я не смягчился, пока мое сердце не стало открытым – не настолько открытым, каким оно могло бы быть, но разница с предыдущими днями была столь заметной, что я заплакал от признательности. Пусть я буду счастлив. Пусть я буду свободен.

Спустя примерно полчаса я почувствовал, что могу расширить это устремление на всех остальных. Если в поезде я повторял эти напоминания, думая про всех людей в целом, то сейчас решил включить в осознавание конкретного человека. Я выбрал жену того мужчины, с которым мы за день до этого ходили вместе обедать. Она была застенчивой, не поднимала глаз и не очень много говорила, но от нее веяло теплом и мягкостью. Я смотрел на нее, пока не смог удерживать ее лицо в уме, потом опустил взгляд и стал повторять: «Пусть она будет счастлива, пусть она будет свободна». Я думал о ее жизни, о ее невзгодах. Пусть у нее будет еда, пусть у нее будет кров над головой. Пусть ее дети будут здоровы. Пусть она будет счастлива, пусть она будет свободна.

Я повторял это, пока не почувствовал ее мягкий нрав и другие хорошие качества, пока не ощутил, что она достойна любви и уважения в той же степени, что и я. Мы разделяли одну и ту же мудрость, одну и ту же основополагающую сияющую пустотность. За пределами двойственности мы жили во взаимной безграничной сфере безусловной любви и осознавания. Сострадание, которое возникает с умением поставить себя на место другого, показывает, что причина страдания – неведение. Мы страдаем не из-за нищеты и не из-за отсутствия дома, а из-за ошибочного восприятия, воспринимая явления как реальные, хотя они не таковы. Эта женщина так же важна, как и я, но ничто не указывает на то, что она знает, как освободить свой ум от неведения.