Навстречу миру - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Творков, Йонге Мингьюр Ринпоче cтр.№ 25

Тогда каждый объект и событие стали возможностью осознать, что моя паника не была чем-то вечным: каждое дыхание, каждый звук, каждое ощущение. Дерево за моим окном состарится и умрет. Селдже Ринпоче уже стар и умрет. Изображения божеств в комнате для молитв разрушатся, щенки по соседству вырастут. Мой голос меняется. Времена года сменяют друг друга. Муссонные дожди прекратятся. Чем больше я исследовал преходящую природу всех явлений, тем сильнее убеждался в том, что моя паника – это еще одно временное облако, и через какое-то время я уже не считал ее тем единственным явлением в мире, которое никогда не изменится. Хорошо, это тоже может измениться. У этого облака нет якоря. И что теперь? Только то, что оно может измениться, не означает, что это произойдет.

Но теперь я учился тому, чтобы покоиться в осознавании, и все больше доверял познающему качеству ума, выходящего за пределы концепций. То, что я возвращал ум от блуждания среди чувственных объектов или проблем, не значило, что он исчезал или умирал. Совсем наоборот. То, что я выводил ум из его вовлеченности в бесконечный ряд конкретных объектов, мыслей или проблем, делало его больше: необъятным, ясным и превосходящим воображение.

Я понял: если я позволю панике остаться и буду пребывать в состоянии осознавания, то увижу, что она – всего лишь игра моего ума. Таким образом, паника освободит саму себя, а это подразумевает, что и она сама, и наши мысли, и эмоции уже свободны в себе и от себя. Именно изменение восприятия, а не какая-то внешняя сила приносит освобождение. Я увидел, что сосредоточение на панике или любой другой проблеме с целью избавиться от нее, неэффективно. Мы позволяем ей быть, а потом появляется следующее облако, потом оно уходит, и накатывают волны спокойствия, и накатывают волны беспокойства. Жизненные проблемы никогда не заканчиваются, те, кого я люблю, не будут жить вечно, и я столкнусь с новыми страхами и тревогами. Но если я буду пребывать в состоянии осознавания, со мной все будет хорошо. Я смогу справиться с любыми волнами и облаками, я смогу оседлать и кататься на них, играть с ними, они будут сбивать меня с ног, но я выплыву. Я не попадусь в ловушку. Наконец я нашел единственный надежный способ освобождения от страдания: не пытаться избавиться от проблемы. Тогда волна не будет пытаться избавиться от меня. Она здесь, но не причинит мне вреда. Важное понимание пришло из размышлений о непостоянстве. Мои мысли не вечны, это тело меняется, дыхание меняется. Моя паника меняется, жизнь, к которой я стремлюсь, изменится. Все наши переживания возникают и растворяются, как волны на поверхности океана. Постепенно я перестал воспринимать панику как непоколебимую железную глыбу и обрел более широкий, безличностный взгляд на вечное движение: облака, растения, самолеты, люди приходят и уходят, возникают и исчезают, живот расширяется, потом сокращается.

Я увидел, что мне надо не избавляться от паники, а познакомиться с чувством закостенелого «я», которое пытается удержать все на месте. Я мог позволить ей жить своей собственной жизнью. Она растворится навсегда или, возможно, будет возникать снова и снова – в любом случае я могу с ней жить. И я увидел, что даже если избавлюсь от паники, придут другие волны, и всегда будут возникать сложные обстоятельства, печали, болезни, тревоги и сильные эмоции. Но если мы не зацикливаемся на них, эти проблемы повседневной жизни смогут вернуться в больший, безбрежный океан ума. Пытаться остановить волны – словно пытаться остановить ум или удержать воздух в руках. Это невозможно.

С момента последней панической атаки я больше не сталкивался с равным по силе страданием и не думал, что это возможно. Я хотел уйти в странствующий ретрит именно из-за его трудности. Но, справившись с паникой, я предполагал, что уже никакие препятствия не одержат верх над моими усилиями. Я убил дракона, увидев его истинную природу, и более двадцати лет все эти демоны держались в стороне – пока я не столкнулся с мучительным смущением и страхом быть отвергнутым, которые впервые испытал на вокзале в Гае и которые усилились здесь, в Варанаси.

Будучи ребенком, я принял тот факт, что страх паники может вызвать атаку, как будто сила воображения заставляла событие материализоваться. Поэтому страх тоже стал врагом – еще одно мучение, которое я отвергал и презирал. Мне хотелось избавиться от тех своих качеств, которые мне не нравились, хотелось выбросить их, как мусор. Я не понимал их важности в качестве удобрения для моего душевного здоровья.

Теперь, сидя на полу на вокзале, я видел, как страх поднимается, словно пар, в пространстве между мной и другими. Мое отношение к тем, кто сейчас меня окружал, как к другим превратило их в предзнаменование бедствия. Для того чтобы устранить страх, мне нужно было стать другим – то есть умереть как Мингьюр Ринпоче. Но в этот момент – а не прошло и сорока восьми часов, как я покинул дом и впервые оказался один – вопреки моим наивным ожиданиям, что я мгновенно смогу отказаться от своих идентичностей, они стали еще более прочными. Но я отпустил панические атаки и позволил тогдашнему мальчику умереть. Когда-то я думал, что паника будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, но оказалось, что и она была, по сути, пустотна. Мои роли были, по сути, пустотны, но то, что я переживал их, значило, что они не были «ничто». Они дремали довольно долго. Я не ожидал, что спящие драконы проснутся в самом начале моего путешествия, но теперь, когда они проявились, я приветствовал возможность увидеть их в дневном свете. Я отметил все это, а потом решил: на сегодня я сделал все, что было в моих силах. Вместо того чтобы проводить ночь в общем зале ожидания, я вернулся в комнату отдыха, снова заплатив сто рупий за следующие двенадцать часов.

«Я не мое смущение, – сказал я себе, – не мое заблуждение и не моя паранойя», – даже если эти чувства казались такими прочными, что по ним можно было похлопать рукой. Монах Нагасена согласился с этим, утверждая, что в силу его тела, чувств и восприятия и так далее Нагасена существует как обозначение, общепринятое употребление, имя. Но в конечном счете никакой личности обнаружить нельзя.

Но, но…

Свою вторую ночь в Варанаси я снова встретил на койке в комнате отдыха, на этот раз в умственной стойке маленького боксера. Кулаки подняты, я борюсь с Нагасеной, подобно тому, как ребенком я спорил со своим наставником Селдже Ринпоче, настаивая: «Я здесь. Я существую. Как меня может не быть?» Снова и снова он говорил мне: «Ты здесь, и ты не здесь. И то и другое. Как джутовая веревка и веревка из пепла. Одинаковые и разные».

Клубки джутовых веревок, которые часто можно увидеть в Индии и Непале, иногда используют в качестве топлива при приготовлении пищи. Когда веревка сгорает, она превращается в пепел. Ее форма остается такой же, но она уже лишена былой материальной плотности.

Селдже Ринпоче сравнил джутовую веревку с «я», а веревку из пепла – с простым «я». Такое простое «я» – это полностью функционирующее «я», очищенное от эгоистичных соображений. Это пробужденная самость, освобожденная от цепляния, и таким образом, не привязанная к ярлыкам, составляющим нашу идентичность. Это здоровая самость, которая руководствуется здравым смыслом. Простое означает, что ошибочное восприятие неизменного «я» устранено, и проявление такой простой самости больше похоже на голограмму, видимую форму, которую не притягивают привычные шаблоны цепляния и склонность объединять нашу идентичность с внешними явлениями.