Змеиная Академия. Щит наследника - читать онлайн книгу. Автор: Мария Вельская cтр.№ 69

Тан Ши не повысил голос, и оттого обвинения, выдвинутые бесцветно-спокойным тоном, какой можно было часто услышать от ал-шаэ, казались еще более страшными.

Огромный Змей замер, сверля их непроницаемым взглядом. Император вдруг потер виски, словно очнувшись, и резко хлестнул хвостом по полу.

– Эти разговоры вам стоит вести не при нас! – Император был зол, но тщательно это скрывал. – Я бы посоветовал вам удалиться из покоев наследника и решать ваши разногласия в другом месте. Я понимаю ваше возмущение, господин мой Шъяраншасс, – короткий уважительный поклон, – но Слышащей жизненно необходим покой. Особенно когда ваш уважаемый брат так неосмотрительно поспешил связать ее с собой окончательно, даже не дождавшись того момента, когда кровь жрицы прольется на его главный алтарь.

Мгновение напряжения. Глаза в глаза. Мужчины больше не смотрят на нее – только друг на друга. И покровитель неожиданно сдается первым. Легкое прикосновение губами к виску и почти сожалеющий взгляд. Ладонь задерживается на щеке чуть дольше, словно в попытке извиниться – и он резко поднимается с постели, шагая к Змею. Великому Змею, тому самому, единственному и легендарному, если она хоть что-нибудь понимает. А император Шелларион шагает к ней. Так близко, что даже не верится. Могла ли она когда-нибудь мечтать о подобном обществе? Сейчас хотелось от него скрыться, и чем дальше, тем лучше.

В этот момент лед божественного касания добирается до сердца, сковывая его незримым панцирем. Она хотела закричать – и не могла даже вздохнуть. Пожалуйста, боги, нет! Это что, злая шутка? Ужас сковывал разум, заставляя метаться, когда на лоб легла тяжелая ладонь и ей тихо приказали:

– Спи, детеныш-ш… Потом поговорим.

И мир померк.

После этого сумасшедшего дня она проспала еще ровно пять. Пять дней почти комы, пока тело усваивало переданную богом магию, активируя способности жриц и закрепляя все нити и связи. Тан Ши ее после этого так и не беспокоил, и только во снах иногда слышался шипящий голос, который пел ей странные песни на незнакомом языке, и виделись руки, что гладили по пламенеющим волосам. Зато, проснувшись, она чувствовала себя лучше, чем до ранения. Мир стал как будто более объемным, раздвинулись границы, позволяя слышать и видеть то, что раньше было ей не под силу. А еще теперь она отчетливо ощущала ал-шаэ Нильяра, если тот не пытался от нее закрыться. Наследник уставал, был недоволен ходом расследования и чего-то сильно опасался. К ней он приходил редко, но всегда оставался надолго, иногда молча сидя за большим столом у окна и занимаясь своими делами, когда она не могла встать, а порой садясь рядом и рассказывая – о магии Щита и негласных дворцовых правилах, о древних (для нее) войнах и современном положении. Рассказчиком Нильяр был великолепным, но держал себя так, что только их связь говорила о том, что он способен испытывать хоть какие-то эмоции.

Она не хотела отчаиваться – понимала, что слишком легко наследник может ее прочитать, слишком просто ему теперь догадаться о ее чувствах. Если раньше Рин радовалась мысли, что сможет хоть как-то ему помочь, то теперь ужасалась, понимая, что не выдержит непрерывного пребывания рядом с этим иршасом. Прочь бы уйти, и чем дальше, тем лучше. Никогда раньше не думала, что любовь способна причинить такую боль, любовь безответная и неразделенная. Радовало лишь то, что Эрайш шел на поправку. Конечно, до полного выздоровления фэйри было еще далеко, но можно было твердо сказать, что он не только не умрет, но и не останется калекой. Куда уж большего желать. Старые раны изгнанника не могли излечить никакие целители, да и к потерявшему иллюзию фэйри никого, кроме личного императорского целителя, не пускали, насколько она поняла. Ни к чему кому-то знать о его природе. Ни о реакции наследника на сущность своего бывшего Щита, ни о каких-либо планах императора по этому поводу Рин не было известно ровным счетом ничего.

Отец приходил несколько раз, но ни о чем серьезном они не разговаривали – чувствовалось, что старший Судья был настолько вымотан, что еле стоял на ногах. Докучать ему своими мелкими проблемами казалось почти кощунством. Впрочем, находясь в гостевых покоях наследника, она вообще старалась ни с кем не разговаривать ни о чем серьезном, даже с часто навещавшими ее Лэйрилин и Кио. Друзья выглядели умиротворенными и в последнее посещение держались за руки, старательно пытаясь скрыть резко потеплевшие отношения. Что ж, за них Рин была рада. Кио заслужил иметь рядом ту, которая будет любить его без оглядки на род и произнесенную клевету.

Ей же оставались учебники, книги и медитации, позволяющие успокоить вышедшую из-под контроля магию и начать постепенное изучение новых способностей, даруемых Щиту благодаря ритуалу.

Жизнь сделала виток и вошла в очередную колею, когда неожиданное событие выбило из полусонного забытья, заставляя вспомнить о том, кто она есть, и о том, что вне ее тихого угла происходит слишком много опасных событий.

В тот день сон сморил как-то слишком резко и быстро – то ли переутомилась, тренируя новые способности и выполняя задания из академии, то ли дождливая погода за окном способствовала дреме, но случилось то, что случилось. Рин даже не заметила, когда обычный сон перешел грань и стал видением.

…Темный особняк с разбитыми стеклами. Дождь идет, медленными нотками стучат капли по лужам, забираются ручейки сквозь пробитую крышу, танцуют вокруг полуразрушенных колонн, увитых поблекшей зеленью. Он не в силах оживить это место, оно давно отжило свое и теперь держится на чистом упрямстве.

Дождь.

По сгнившим доскам и облупившейся краске.

По былому величию в огромных пустынных залах и маленьких комнатушках прислуги.

По глухо забитым окнам на первом этаже.

Дождь.

И снаружи и на душе.

Только в подвал дождь не проникал. Он ненавидел проклятую слякоть. В такие дни его трясло, несмотря на полную невозможность испытывать холод или жару. Такой же дождь шел в тот день, когда его убивали, и он лежал, беспомощный, медленно умирая под ставшими ненавистными небесами. Когти со скрежетом скользнули по стене, оставляя вдоль нее огромные борозды. Данное состояние имело и некоторые положительные стороны – например, он стал гораздо сильнее. Злая усмешка исказила лицо. Впрочем, учитывая все отрицательное, положительное уже и не важно.

Пустота и вечная боль внутри и неистребимая, проклятая потребность почувствовать себя живым. В первые годы и даже века после пробуждения он был слишком безумен, чтобы осознавать окружающее. Память стала возвращаться потом, позднее, принеся с собой очередную вспышку безудержной ярости. Кто знает, что бы сталось с ним, если бы не одна-единственная ниточка, что вела туда, вперед, к живым? Даже две нити. И одна из них, благодаря чужой боли и вине, стала целым канатом, за который так удобно цепляться утопающему. Но и она бы не спасла, пропитанная горечью и ядом чужой тоски, если бы не теплота второй, что позволяла изредка сорвать покрывало безумия и взглянуть правде в глаза. Он монстр, и монстр опасный для всех живых, потому что у него больше нет ни принципов, ни чести. Только жажда отомстить и ожить – почувствовать еще хоть раз ладонью теплоту солнечных лучей и коснуться ее…