Лея, как и остальные, встала на колено. Но я положила руку ей на плечо, жестом веля встать. Она – будущая царица. Девушка встала. Ее плечи тряслись, глаза блестели от готовых пролиться слез. На ее хитоне остался кровавый отпечаток моей ладони.
В Фермоскиру пришел день траура. Лучшим мастерам было приказано изготовить саркофаг, в который поместят прах царицы после сожжения. А пока тело обмыли, облачили в лучший хитон и доспехи. Я наблюдала за этим с какой-то пустой отстраненностью. Только Лея вызывала во мне какое-то подобие человеческих чувств.
Когда мы остались одни, она глухо спросила:
– Как это произошло?
Я рассказала. Она слушала и в конце сказала:
– Они должны заплатить!
– Они заплатят, обещаю. Я позабочусь.
– Я пойду с тобой.
– Нет, Лея. Ты теперь царица Фермоскиры. Ты нужна своему народу. Сейчас особенно. Ты не можешь так рисковать.
– Раз я царица, то мне решать, – заартачилась было Пенсифилея, но, столкнувшись с моим тяжелым взглядом, тотчас присмирела, пробормотав, – Прости.
Я обняла Лею, проговорив:
– То, что произошло, большое потрясение для всех нас. Но ты должна учиться мыслить и поступать как царица Фермоскиры. Да, не легко. Особенно сейчас. Но нужно!
– Я… я постараюсь.
Ночью состоялось погребение. Костер, на который возложили тело Калисто, по обычаю поджигают четверо: преемница трона, Священная, полемарха и кодомарха. Все, кроме наследницы, в черных хитонах. Она в белом.
Едва занялся погребальный костер, Священная возложила на Пенcифилею царский венец. Клятва верности, и вот она уже новая царица Фермоскиры. Но мое дело еще не закончено. Сейчас, когда на агоре собрались все наездницы, лучшего момента не сыскать. Я заговорила:
– Отныне Пенсифилея наша царица. И я, как и все, приношу ей клятву верности. Но Калисто не отомщена! Мы должны доказать нашу силу, доказать, что никому не позволено убивать наших цариц! – по площади прокатился одобрительный гул. – Я клянусь отомстить! Кто со мной?
Над агорой поднялся лес копий – не осталось ни одной равнодушной наездницы. Каждая понимала, что убийство царицы – это ужасное оскорбление и вызов. Так что вся Фермоскира готова была последовать за мной. Очень хорошо. Я продолжила свою речь:
– Наши враги думают, что мы сметены и растеряны, что погружены в траур. Да, наша утрата велика, но не время предаваться скорби! Менее всего недруги ожидают нашего нападения сейчас! Так объявим же ночь Алых Мечей!
На миг агора затихла, так как подобного не случалось несколько поколений, но потом восторженно подхватила мой призыв.
Ночь Алых Мечей… Все наездницы Фермоскиры готовились к атаке. В городе не звучало веселых песен. Только барабаны отбивали мрачную дробь погребальных плясовых. Все амазонки облачились в черные хитоны. Я его и не снимала.
Перед походом мы принесли агнца в жертву Артемиде, кровью которого я выкрасила себе половину лица от лба до подбородка – знак мести. Священная вручила мне меч Артемиды, благословляя. Лея стояла рядом в длинном царском хитоне, какая-то потерянная. Так хотелось обнять ее, сказать, что все будет хорошо. Но сейчас не время и не место.
Мы напали, едва на землю спустилась ночь. Я наконец-то могла дать волю своей ярости, питаемой жаждой мести и горечью потери. Я хотела, чтобы они все заплатили за содеянное. Все! А разъяренный вампир, возглавляющий сотни амазонок – это страшное зрелище. Воплощение ужаса!
Это даже был не бой, а резня. Цель не победить, а утопить врага в крови. И она была повсюду! Мы везде сеяли смерть. Я рубила налево и направо. Пронзая, отрубая. Одному, прыгнувшего было на лошадь позади меня, я свернула шею голыми руками. Жажда тотального разрушения владела мной. Пламя горя, горя по той, что люблю, я пыталась затушить кровью врагов. Не скажу, что получалось.
В знак нашей мести мы убивали мужчин: всех, что попадались нам на глаза, не взирая на возраст. Мы в своей ярости просто смели объединенную армию наших соседей и двигались дальше, устраивая ту же резню в деревнях, городах,
К утру мы вернулись в Фермоскиру. Все конечно. На сотню стадий вокруг не осталось ни одного мужчины. Мы убили всех. Такого триумфа амазонки еще не знали. Триумф, омраченный трауром.
Меня едва не на руках отнесли во дворец. Я слышала, как наездницы перешептывались, что меня, должно быть, и впрямь благословила сама Артемида. Ведь сегодня они словно бок о бок с богиней дрались, таковы были мои сила и неистовство.
Но мне было все равно. Я отдала меч Священной, и пошла в свои покои во дворце, на ходу расстегивая шлем и нагрудник. Ремни плохо поддавались, так как были заскорузлыми от крови. Так что одну из завязок я просто разорвала.
Первая попытка отодрать доспех почему-то не увенчался успехом. И я поняла, почему. У меня из спины торчали три стрелы. Наверное, в меня попали, когда я в одиночку стала прорубаться сквозь строй противника. Странно, а я даже не заметила, как это случилось… да и сейчас боли не чувствовала. Пришлось их обломать, потом аккуратно снять доспех и вынимать по одной.
За этим занятием меня и застала Пенсифилея, осторожно пробравшаяся в покои. Она тут же кинулась мне помогать и преложила позвать рабынь, чтобы они перевязали меня.
– Нет, в этом нет необходимости, Лея. Спасибо.
– Но если будет нагноение?
– Это вряд ли, – ответила я, резким движением выдергивая вторую стрелу.
Из раны вышло пару сгустков крови, потом она в мгновение ока затянулась. Так же произошло и с третьей стрелой. Лея смотрела на меня, широко распахнув глаза, и, наконец, выдала:
– Ты и правда благословенная богами!
– Скорее проклятая, – криво усмехнулась я. – Просто меня не так-то легко убить, – мой голос звучал пусто, безжизненно.
– И… тебе не больно? – очень личный вопрос, так как амазонки презирают боль.
– Нет, Лея, не больно. Физическая боль для меня практически не существует. Эти стрелы – ерунда.
– Но тебе нужно вымыться. Ты вся в крови!
О, она была права! Нижнюю часть хитона, не прикрытую доспехом, можно было выжимать от крови. Ноги, руки, лицо – все перемазано алым. Кровь… и даже не хочется. Голод молчит, затаился. Да что теперь до него?
Лея суетилась вокруг. Словно ей нужно было что-то делать, чтобы не думать, не зацикливаться на горе. Я позволила ей отвести себя в купальню. С трудом содрала хитон и погрузилась в бассейн. Вскоре вода стала грязно-розовой.
Я вздохнула. Пенсифилея поддерживала меня, словно боялась, что я утону. И тут во мне будто-то что-то щелкнуло. Я как-то разом осознала, как похожа девушка на свою мать. Калисто… Горе и боль утраты навалились на меня всей своей тяжестью, словно вода из прорвавшейся плотины, опалив разум, сметая все.