Библия ядоносного дерева - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Кингсолвер cтр.№ 61

Но Нельсон ушел за водой, пока не стемнело, поэтому Рахиль пыталась готовить сама. В тот день она была дежурной по кухне и ни о чем не позаботилась заранее. И вот теперь я слышала, как Рахиль вопила и сквернословила, потому что все у нее шло наперекосяк. Я отправилась проверить, в чем дело, и напомнить ей, что мы хотим есть.

— Да пошли вы! — заорала она. — Ты что, не видишь, что у меня всего две руки?

Я видела. И обеими Рахиль пыталась отскрести от сковороды сгоревшие остатки еды деревянной лопаткой, выструганной Нельсоном. Волосы у нее выбились из французского узла на затылке и облепили лицо, а хорошая блузка испачкалась в черной саже. Она была похожа на Золушку наоборот, вышедшую на один день из своей бальной действительности в убогую жизнь среди пепла.

— Ты развела слишком большой огонь, — сказала я.

— Иди к черту, Лия, немедленно к черту!

— Я стараюсь помочь. Вот посмотри, какая красная поверхность у плиты. Когда она так раскаляется, нужно подождать, дать ей охладиться. А потом можно готовить.

Рахиль тяжело выдохнула:

— Что бы я делала без своей сестры-вурдалака?

— Вундеркинда, — поправила я.

— Заткнись, черт возьми! Лучше бы ты заткнулась навеки, как твоя проклятая глухонемая гениальная сестрица!

Она с воем заметалась по кухне и швырнула лопатку, едва не попав мне в голову, несмотря на то, что места было полно. Лопатка ударилась о заднюю дверь дома. Я была потрясена, не столько ее словами, сколько силой броска. Обычно Рахиль бросалась чем-нибудь исподтишка, и опасности это ни для кого не представляло.

— Да, кстати, Лия, яиц больше нет, — с удовлетворением добавила она. — К твоему сведению.

— Ну, надо же нам что-нибудь поесть. Придется есть подгорелые.

— Вот это? Да я скорее умру, чем подам это папе. — Сестра состроила злобную гримасу и пнула сковородку. — Это произведение кулинарного искусства выглядит так, словно его протащили через ад.

Рахиль подняла голову и прикрыла рот ладонью. Я обернулась. В дверном проеме у меня за спиной стояла мама с деревянной лопаткой в руке.

— Рахиль, — произнесла она, — это ты обронила?

Мы замерли перед раскаленным алтарем нашей плиты. Сестра молча взяла у мамы лопатку.

— Рахиль, милая, позволь мне кое-что сказать. Я понимаю, ты чувствуешь себя унизительно. Но, боюсь, это расплата за те шестнадцать лет, в течение которых ты ходила мимо кухни, задрав нос. Я хочу, чтобы ты подала это месиво на стол для твоего отца и нас, включая себя. И я хочу видеть, как ты без единого слова съешь все до последней крошки. А завтра я начну учить тебя готовить.

Мама сдержала свое обещание. Со своего одра, на котором провела месяц, она восстала обновленной. Теперь мама говорила то, что думала, прямо в лицо всем и Богу. Даже папе. Она не обращалась к нему напрямую, было похоже, будто она беседует с Богом, или с воздухом, или с ящерицами, застывшими на середине стены, и если папа ее слышал, что ж — его дело. Мама объявила, что вытащит нас отсюда, как только найдет подходящий способ. Даже спросила Ибена Аксельрута, не возьмет ли он нас с собой. Не сейчас, ответил тот, потому что его могут сбить над Леопольдвилем с полным самолетом белых женщин, а он не желает попасть в газетные заголовки в таком качестве. Но однажды Аксельрут пришел, хитро улыбаясь, и поведал маме, что каждый мужчина имеет свою цену. По маминому виду можно было предположить, что она готова заплатить.

Я была потрясена и напугана тем, что мама попрала авторитет отца, но если признаться честно, в глубине души тоже испытывала нечто подобное. Впервые я усомнилась в его суждении. Отец заставил нас остаться, когда все, от Нельсона до бельгийского короля, твердили, что белым миссионерам нужно уезжать домой. То, что мы находились сейчас здесь, являлось его и только его решением. В то же время он не обеспечивал нас, а лишь чаще нападал на нас. Не смог защитить маму и Руфь-Майю от болезни. Если бы ему одному было предоставлено право решать нашу судьбу, не стала ли бы наша защита разменной монетой?

Мне хотелось верить в отца. Ясно, что тут оставалось еще столько работы во славу Господа. И трудно найти для этого более подходящее время, как разумно объяснил отец, возвращаясь на самолете из Леопольдвиля, чем нынешнее, когда здесь царит праздничная атмосфера независимости, а все конголезцы стали свободны, чтобы учиться у нас и сделать свой выбор. Папа верит, что они выберут безграничную любовь Господа и нас, разумеется, как посланников Его в Киланге. Мы должны быть храбрыми и благочестивыми. Храбрость и благочестие — вот две добродетели, которые не могут остаться невознагражденными в глазах Господа. Папа в этом ни минуты не сомневается, и я вижу, что для него это истина. Он прожил жизнь по законам Христовым; встал во весь рост и начал проповедовать перед религиозными собраниями возрожденцев, будучи не намного старше, чем я сейчас, и все это время люди стекались на мудрое слово. Не сомневаюсь, что отец проявил храбрость на войне, поскольку его наградили медалью «Пурпурное сердце». Для папы Царство Божие — простой мир, в нем высокие страстные юноши сражаются на стороне, всегда побеждающей. Наверное, он напоминает Килдер, Миссисипи, где папа вырос и в старших классах играл квотербеком за школьную команду. В таком месте для людей не зазорно даже серьезно сталкиваться друг с другом по-спортивному, получая несколько синяков ради окончательного счета.

Но где в этом Царстве место для девочек? Правила к нам не совсем применимы и не защищают нас. Чего сто́ят храбрость и благочестие, если девочка при этом некрасива? Попробуйте быть самой умной и набожной ученицей седьмого класса в Вифлееме, штат Джорджия. Одноклассники будут самодовольно ухмыляться и называть тебя ископаемым. А если ты — Ада, то и похуже.

Всю жизнь я старалась строго следовать по стопам отца и верила: если буду всегда достаточно близко к нему, те самые простые, ясные законы станут управлять и моей жизнью. Верила, что Господь заметит мою добродетельность и наполнит меня светом. Но с каждым днем я чувствовала себя все дальше. В душе моего отца идет большая священная война, в ней нам предназначено пресмыкаться, бегать, повиноваться приказам и бороться за все праведное, однако я не всегда понимаю эти приказы и даже не могу определить, на чьей я стороне. Мне не дозволено даже взять в руки оружие. Я девочка. Отец не имеет представления, что это означает.

Если его решение держать нас здесь, в Конго, неверно, то в чем еще он может ошибаться? В моей душе, где прежде было место только для веры в отца и любви к Богу, поселилось отвратительное чувство сомнения. А без твердой, как скала, почвы под ногами Конго превращается в опасное место, чтобы пускаться по нему вплавь.

Рахиль

Я горбатилась в кухонном домике над горячей плитой, когда люди побежали мимо. Оборванные маленькие дети с едва поспевавшими за ними матерями. И все вопили: «Папа Бидибиди! Папа Бидибиди!» Если верить Лие, это значит «мистер Берд», который уже прибыл и скоро присоединится к ним. Если мистер Берд — кем бы он ни был — собирался явить себя миру, то Лия, конечно же, никогда бы такого зрелища не пропустила. Говорили, что он приплыл по реке в какой-то старой лодке и уже выгружает на берег свою семью и много чего еще.