Библия ядоносного дерева - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Кингсолвер cтр.№ 126

Если Бог вообще помнит обо мне, то должен думать обо мне как о матери, раздирающей руки в кровь, добывая пропитание и крышу над головой, и жаждущей любви. Мои мальчики всегда кричали: «Сала мботе!», убегая из дома, подальше от меня и моих советов, но — никогда не от любви. Паскаль ушел дальше всех — уже два года он живет в Луанде, где изучает технологии нефтедобычи и, не сомневаюсь, бегает за девочками. Он так напоминает мне своего тезку, моего старого друга с такими же широко поставленными глазами, радостно врывавшегося в каждый новый день с вопросом: «Бето нки тутуасала? Что вы делаете?»

Патрис — полная ему противоположность: прилежный, серьезный и внешне — копия своего отца. Он хочет изучать системы государственного управления и стать министром юстиции в совершенно другой, отличной от нынешней Африке. У меня ноги подкашиваются от страха и восхищения, когда я вижу, как он целеустремленно идет к осуществлению своих целей. Но самый темный из моих сыновей — как по цвету кожи, так и по темпераменту — Мартин-Лотэр. В свои двенадцать лет он предается размышлениям и сочиняет стихи, как герой его отца Агостиньо Нето. Мартин-Лотэр напоминает мне свою тетю Аду.

Здесь, в округе Кимвула, мы работаем вместе с другими земледельцами по проекту выращивания сои, пытаемся создать кооператив — небольшой форпост разумного жизнеобеспечения в чреве мобутовского зверя. Наверное, наши труды напрасны. Если правительство учует хоть какие-то признаки успеха, министр сельского хозяйства оберет нас до нитки. Поэтому мы тихо сажаем наши надежды тут, в джунглях, в нескольких километрах от ангольской границы, в конце ужасной дороги, на которую редко рискуют заезжать мобутовские шпионы в роскошных автомобилях.

День за днем мы подсчитываем свои маленькие успехи. Анатоль реорганизовал среднюю школу, которая десять лет пребывала в полнейшем упадке, — почти никто из взрослых в Кимвуле не умеет читать. Я прикована к своему ненасытному Натаниэлю, он сосет днем и ночью, перекатываясь в слинге с одной стороны на другую, чтобы не делать паузу, пока я кипячу его подгузники. Патриса и Мартина отец подрядил обучать школьников французскому и математике соответственно, несмотря на то, что Мартину приходится иметь дело с детьми старше него самого. Что касается меня, то я счастлива жить среди фруктовых деревьев и снова готовить на дровяном огне; и я ничего не имею против приносящей удовлетворение усталости от ношения дров и воды. Ненавижу я иного рода усталость, усталость от бесконечных новостей о мобутовских излишествах и о том, какой ценой они оплачиваются, — ценой извечной обездоленности людей. Местные жители подсознательно более пугливы и менее щедры, чем те, каких мы знали двадцать лет назад в Киланге. Соседки приносят небольшие дары — гроздь бананов или апельсин ребенку, который сосет его и смешит нас, строя забавные рожицы. Но они смотрят на меня, прищурившись. Прежде не видев белого человека, соседки считают, будто я должна лично знать Мобуту и всех важных американцев. Несмотря на мои попытки разубедить их, они, похоже, беспокоятся, как бы я кому-нибудь не доложила, что у них есть лишний апельсин. Нет ничего хуже, чем жить изгоем в собственной стране, зажав щедрую душу в плотно сжатом кулаке. Заирцы устали до смерти, это видно везде и всюду.

Дом у нас глинобитный, под соломенной крышей, очень просторный, с двумя комнатами и кухней под навесом. Это гораздо более удобное жилье, чем бетонная коробка под жестяной крышей, в которой мы со своими горестями теснились в Киншасе. Там вечно неисправные водопровод и канализация внутри дома постоянно рычали на нас, как Господь на Ноя, грозя потопом, и Анатоль говорил: проживи он хоть десять тысяч лет в Киншасе, никогда не привыкнет к тому, что испражняться приходится посреди дома. Признаться честно, уборная во дворе кажется возвращением к цивилизации.

Однако наша жизнь в этой деревне временна. Одной ногой мы уже ступили то ли в Землю обетованную, то ли в могилу. В наших планах — снова загрузить «лендровер» и как можно скорее переехать в Санза-Помбо, в Анголу. Там мы получим возможность приложить свои силы на благо новой, независимой страны, чьи надежды совпадают с нашими. Мы склоняемся к Анголе уже десять лет — у Анатоля была возможность поработать в тамошнем новом правительстве еще в 1975 году, Агостиньо Нето пригласил его сразу после того, как в результате подписания договора с португальским правительством стал президентом. Но тогда Анатоль не был готов покинуть Конго. А потом Нето умер, совсем молодым. В 1982 году опять поступило приглашение, от второго президента, Жозе душ Сантуша. Принятию этого предложения воспрепятствовало то обстоятельство, что Анатоль был вынужден жить в комнате размером два на два метра на пару лишь с отхожим ведром в Тисвильской тюрьме.

Вряд ли Анатоль сожалеет об упущенных возможностях, но для него было бы честью поработать с Агостиньо Нето или душ Сантушем. Благодаря этим выдающимся людям и другим, погибшим в ходе борьбы, Ангола освободилась от Португалии и сама владеет своими алмазами и нефтяными скважинами. Ангольская промышленность не субсидирует иностранцев и не оплачивает за́мки с крепостными валами, а ангольские дети вакцинированы и учатся грамоте. Конечно, ангольцы по-прежнему бедны. Им удается сохранять контроль над алмазами и нефтью очень дорогой ценой. Никто из нас не мог предвидеть, что произойдет в этой стране. И меньше всего Нето, молодой врач-поэт, который хотел лишь избавить свой народ от рубцов, оставляемых оспой и унижением. Он ездил в США в поисках помощи, но там ему указали на дверь. Нето вернулся на родину, попытался покончить с португальским правлением самостоятельно и построить народную Анголу. Вот тогда-то американцы и обратили на него внимание, потому что теперь он стал для них коммунистическим дьяволом.

Десять лет назад, когда Анатоль получил первое письмо с новой официальной печатью президента независимой Анголы, казалось, будто мечты способны сбываться. После шести веков собственных распрей и нескольких столетий португальского насилия воинственные племена Анголы наконец пришли к миру и согласию. Нето стал президентом африканской страны, свободной от иностранного правления. Мы упаковали вещи и были готовы выехать в тот же день. Отчаянно хотели увезти сыновей в такое место, где они смогли бы ощутить хотя бы вкус надежды, если не еды.

Но не прошло и двух недель со времени подписания мирного соглашения, как Соединенные Штаты нарушили его. Они по воздуху перебросили огромное количество вооружений противнику Нето, поклявшемуся его уничтожить. В день, когда мы об этом узнали, я сидела и плакала в кухне, охваченная стыдом и гневом. Патрис сел на пол возле моего стула и похлопал меня по ноге.

— Mama, ne pleure pas. Ce n’est pas la faute de Grand-mère, Mama ^[134], — произнес он.

Ему и в голову не пришло связать меня с позорным поступком Америки, он счел, что я сержусь на маму и Аду. Патрис поднял узкое маленькое личико с миндалевидными глазами, и я увидела его отца много лет назад, сказавшего: «Ты не виновата, Беене».

Но кто, если не я, и сколько поколений должно смениться, чтобы мы перестали быть чужими для собственных детей? Убийство Лумумбы, поддержка власти Мобуту, развязывание войны в Анголе — звучит как заговоры между мужчинами, но в действительности это предательство теми самыми мужчинами собственных детей. Это тридцать миллионов долларов (Анатоль недавно назвал мне цифру), которые Соединенные Штаты уже потратили на попытки лишить Анголу независимости. Каждый доллар достался от какого-то конкретного человека. Как это делается? Они думают об этом, как о торговой операции, наверное. Технические средства, пластиковая взрывчатка, противопехотные мины нужны, чтобы у людей была работа. Или это торговля надуманными страхами: вифлеемских домохозяек убедили, будто далекий черный коммунистический дьявол оттяпает у них часть их стильно обставленных гостиных?