Несносный ребенок. Автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Люк Бессон cтр.№ 33

– Ты что, рехнулся?! На чем ты будешь ездить в школу?

Ответ пришел мне в голову внезапно, как нечто само собой разумеющееся:

– На чем… на «Мерседесе».

Бац! Мой ответ прозвучал как щелчок. От неожиданности мама замолчала, а потом улыбнулась. В ее взгляде даже читалась гордость, к тому же это легкое бунтарство не могло не вызвать у нее сочувствия.

В тот же вечер Франсуа, вернувшись домой, принялся орать. Он обзывал меня безответственным, придурком, неучем. Он кричал, что он мне не денежный мешок. А потом спросил, как я намерен отныне добираться до школы.

– На «Мерседесе», – ответила мама.

Я сдерживался, чтобы не рассмеяться, и очень гордился ею. Франсуа почуял, что повеяло мятежом, и оценил подсознательную связь матери и сына. Но главное – понял, что зашел слишком далеко. Я прочел по его глазам, что он прикидывает, сколько дней мне осталось провести в его доме, пока я окончательно его не покину. Я видел: он понимал, что я это знаю. И в ответ послал ему взгляд, который должен был его успокоить. Я уеду отсюда через пару месяцев, обещаю. Cрок показался ему приемлемым, и переговоры на том завершились, без единого произнесенного слова, на глазах у мамы, которая ничего не поняла. Это все равно что слышать гром надвигающейся грозы. Ее еще не видно, хотя ветер уже поднялся и воздух наэлектризован. Но приближалась не гроза, а ураган; наступающим летом ураган налетел и все перевернул.

Через несколько недель я знал о своем фотоаппарате все. Я целыми днями щелкал своей камерой Джерри и Брюса. Как настоящий военный репортер.

В лицее была одна девушка, с которой я все чаще пересекался. Она, как и я, жила в интернате. Ее звали Коко. Мать у нее была вьетнамка, папа француз. Кожа у нее была как карамель, глаза изумрудно-зеленые, длинные черные, слегка вьющиеся волосы и прекрасная добрая улыбка. У нее был жених, блондин ростом метр восемьдесят, он играл в футбол и был мил, как лабрадор. И хотя он был ее парнем, именно со мной она проводила большую часть свободного времени. Ее восхищали мои рассказы о дельфинах, а мое чувство юмора, довольно редкое для этих мест, заставляло ее смеяться.

Иногда мы даже спали вместе, как брат и сестра. Наша история начиналась робко, в начале учебного года, но отношения развивались и стали прочными. Коко была моим настоящим другом.

В один выходной я предложил ей позировать. Она согласилась. Первые фото я сделал в саду. Девушка в цвету. Природа. Солнечные лучи. Запотевший объектив. Мы работали под Гамильтона, по полной.

Последнее фото я сделал в ванне. Я отвернулся, чтобы она могла пройти обнаженная в ванную комнату, и осыпал поверхность воды лепестками роз. Я расстреливал ее из своего объектива во всех смыслах этого слова, и Коко была очень увлечена. Работать вместе было счастьем, и сеанс окончился торжественным чаепитием.

На этот раз я сделал слайды. Получилось действительно хорошо, и я был настолько доволен собой, что решил устроить дома небольшое слайд-шоу. Мое предложение приняли благосклонно, родители Франсуа как раз приехали из Сен-Мора на ужин. Значит, у меня будет больше зрителей. Я установил проектор и выбрал «Man Child» Херби Хэнкока в качестве саундтрека.

К ужину мама сервировала стол, поставив маленькие тарелки в большие, и изображала из себя буржуазку, чтобы доставить удовольствие гостям. Я предложил посмотреть мое слайд-шоу, и все с удовольствием согласились. Я в первый раз показывал свою работу и здорово волновался. Однако к концу показа зрители выглядели скорее разочарованными, и реакция была сдержанно вежливой, словно я выказал хорошее знание таблицы умножения.

Никакого художественного восприятия. Ни единого толкового замечания. Одни деланные улыбки, словно ни у кого не хватило слов. Меня отправили спать.

На следующее утро, за завтраком, я поделился своим разочарованием с мамой, и она рассказала, что родители Франсуа забросали ее недоуменными вопросами. Как она могла допустить, чтобы я занимался этим? Фотографии обнаженных девушек, тем более в ванной! У ее сына проблемы, и ей следует непременно обратиться к специалисту, адрес которого они ей сейчас продиктуют.

Я чуть не упал со стула. Я старался подражать мэтрам, фотоработы которых заполонили все журналы, этим художникам, которые оживляли свет и формы и придавали жизни красок. Но моя склонность к искусству была признана нездоровой, и маме было рекомендовано отдать меня в футбольную секцию. На самом деле эти упитанные католики зациклились на наготе, которую они не могли воспринимать иначе, чем как греховную. К тому же я подверг таким мучениям бедную туземку, которой придется сожалеть о своем недостойном поступке до дня Страшного суда. Искусства для них не существовало. Или, точнее, искусство было продолжением благонамеренности: искусство жить, искусство накрывать на стол, искусство украшать дом.

Но то, что заставляет размышлять, расти, что открывает глаза на многообразие мира, населенного разными расами и народами, в их глазах искусством называться не могло.

Это свидетельствовало о том, что отец и мать моего отчима были белыми, католиками, буржуями, расистами и придурками.

Мама не удержалась и похвалила меня. Фотографии вышли красивыми, и в них не было ничего извращенного. Она даже как будто успокоилась, увидев, что, несмотря на плохие отметки в школе, мой мозг непрестанно развивался. Жизнь учила меня лучше, чем лицей.

Вскоре после этого я отнес фотографии Коко, которая была в восторге; на следующей неделе ее мать приехала поздравить меня с моим талантом и поблагодарить за то, что я показал ее дочь такой красивой.

За несколько дней до летних каникул мы сыграли наше последнее представление, нечто вроде сатирической и шутовской сказки, которую я назвал «Тарсенж, человек Зан».

По этому случаю Коко помогла мне разрисовать стену над камином изображениями джунглей.

Зал был полон, мест не оставалось даже в проходах. Саундтреком на протяжении всего спектакля были выстрелы из пушки. У нас было не менее пяти переодеваний и двадцать пять статистов. Закончили мы спектакль, едва держась на ногах, и это был триумф. Нам аплодировали стоя целых пять минут. Встал даже Франсуа, вынужденный аплодировать, а мама все вытирала слезы, так она смеялась. Реакция публики дошла до меня как мощная волна, и я принял ее с блаженством. Столько она приносила добра, эта энергия, это отдаваемое тебе тепло, это ощущение, что наконец хоть в чем-то ты хорош. Преподаватели подошли поздравить меня, чего не делали никогда. Им было прекрасно известно, что у меня не будет средних оценок ни по одному предмету, но один из них в конце концов признался, что этот спектакль обеспечил мне место в выпускном классе.

1977

Едва занятия закончились, я побросал маску и ласты в рюкзак и отправился в Палинуро, на юг Италии, открывать новый сезон. Туристская деревня была просто огромной. Тысяча шестьсот человек в живописных бунгало. Здесь был самый большой дайвинг-клуб компании «Клуб Мед» и двадцать инструкторов. Я встретился с Маркусом, который работал там уже месяц. Едва я приехал, как он включил меня в график.