Меня будит звук закрывающейся двери, и я бросаю взгляд на часы: 3:26 утра. Эстель, должно быть, и правда увлечена этим загадочным парнем. Я еще не спрашивала о нем. По какой-то причине эта тема кажется запретной. Может быть, я просто нервничаю, что у меня появилась подруга. Я боюсь давить, не зная границ нашей дружбы. Я переворачиваюсь и вглядываюсь в темную комнату. Наблюдаю, как Эстель раздевается и ложится в постель. Меня почти сморил сон, когда я слышу, как она шепчет. Ее голос дрожит, и в нем сквозит паника.
– Прости мне мои грехи, Господи, прости мои грехи. Грехи молодости, возраста, грешную душу мою, грешное тело, грехи вольные и невольные, маленькие и тяжкие… – Ее слова сливаются в маниакальную молитву, и я застываю в постели.
– Я искренне раскаиваюсь в каждом грехе, смертном и простительном, во всех грехах с самого детства и до настоящего часа. Я знаю, что мои грехи ранят твое доброе сердце. О, мой Спаситель, позволь мне освободиться от уз зла через страсть к моему Искупителю. Аминь. Боже, забудь и прости все, чем я была и что совершила. Аминь.
Я понятия не имею, что делать. У меня был порыв обнять ее, но я решила, что если она захочет, то сама попросит о помощи. Я чувствую, что вторгаюсь в ее частную жизнь, подслушивая молитвы, тем более что меня не посвящали в секреты. И я знаю, как хочется иногда побыть одному, когда ты расстроен, поэтому делаю все, что могу, чтобы отстраниться от ее слов.
Я зажмуриваюсь, но тут слышу знакомую фразу, которая снова выдергивает из объятий сна:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Я тихонько отворачиваюсь. Мне правда не хочется это слышать.
– Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, который был зачат Святым Духом, рожден Девой Марией…
Я молюсь, чтобы неоновый Иисус пролетел через комнату и вырубил ее.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…
Эти слова знает практически каждый, и меня захватывает их лиричность и романтика. Момент настолько драматичен, что я не удивлюсь, заиграй сейчас мелодия из голливудского фильма.
Я слышу тихое постукивание. Это звук четок.
– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою…
Внезапно меня переполняют эмоции, и я чувствую ужасную тоску по отцу. Он любил традиции и ритуалы католической церкви. В отличие от него, я никогда не была католичкой, но слова Эстель невольно цепляют, пусть даже произнесенные дрожащим голосом.
– Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти. Аминь.
Она повторяет слова снова и снова, и я испытываю отвращение к себе за то, что нахожу утешение в произнесении молитвы вместе с ней. Но в эти минуты я чувствую себя ближе к отцу и пробую на вкус, каково это, искать поддержки у высших сил, верить, что кто-то присматривает за мной.
Я понимаю, что завтра проснусь и сброшу с себя наваждение не только сна. Я снова спущусь на землю и буду знать, что в реальном мире нет высшей силы, потому что нет никаких веских причин того, что наши души разрывают на части и судьба посылает нам испытания.
Но сейчас я прислушиваюсь к ее молитвам. Ее голос становится все тише и медленнее, и она засыпает на середине одного из шести тысяч «Аве Мария».
Я, однако, не сплю, гадая, что, черт возьми, заставляет ее умолять Иисуса о прощении.
Глава 13
Погром
Возможно, я выпила слишком много вина, но мне все равно. Я совершеннолетняя, а значит, если захочу напиться после ужина на День благодарения, то не буду чувствовать себя виноватой. Но это мало похоже на пьянку, ведь я отказалась от крепкого алкоголя. Вино усиливает мое и без того хорошее настроение, и я делаю еще один глоток шардоне. Кажется таким правильным, объевшись до отвала, сидеть на полу в комнате отдыха, кутаться в мягкую шаль, пока Крис сидит сзади меня на диване, временами гладит по волосам или разминает плечи.
Сабин же с гитарой уселся на обеденный стол, за которым мы ели и пили почти весь день. Последние несколько часов мы выкрикивали названия песен, пытаясь найти хоть одну, которую он не знает. И каждые десять минут Крис орет названия: «Free Bird!
[6]», «Cat’s in the Cradle!»
[7], «Yesterday!»
[8], «Wild World!»
[9], и не успокаивается, пока я не даю ему по ноге, чтобы он заткнулся. К счастью, мы, кажется, единственные студенты, оставшиеся на праздник в общежитии, так что жаловаться на постоянный шум некому.
Зак и Эрик весь вечер обнимаются, и это чертовски мило. Они сидят на полу, Зак спиной облокотился на грудь Эрика, который нежно обнимает Зака, и постоянно наклоняется поцеловать в висок или плечо. Это настолько восхитительно, черт подери, что я даже не могу позавидовать тому, что у них есть. А что же есть у меня? Полная комната людей, которых еще несколько месяцев назад не было рядом. У меня есть больше, чем я могла представить.
– Ну что, детки. – Эстель встает из кресла, которое занимала последний час. Она машет телефоном. Словно и не было ночных стенаний и безумных молитв. Выглядит такой же собранной, как и всегда. – Я собираюсь домой к профессору по истории. Он пригласил тех, кто остался на праздник в городке, на чашечку кофе и десерт.
– Не-е-ет, не уходи! – Сабин делает большой глоток пива. – Я как раз собирался исполнить свою версию «November Rain»
[10].
– В таком случае, мне определенно пора. – Она начинает надевать на себя слои одежды, чтобы выйти на холод.
– Ладно, ладно. Будь по-твоему. – Он проводит по струнам гитары, а потом резко поднимает голову и широко улыбается. – Но прежде чем ты нас покинешь, мне нужно отойти.
Он направляется к двери в холл.
– Встретимся со стороны Блейкмор-авеню через пять минут. – И после этого выходит.
– Он имел в виду на улице? – хнычет Эстель. – Черт, там же холодно! У нас, типа, минус на улице!
– Что он задумал? – спрашиваю я.
– Понятия не имею. Это может быть что угодно.
– Он засранец, – ворчит Эрик. – Но мы все равно пойдем. – Он хлопает Зака по плечам. Зак медленно встает и протягивает руку Эрику. – А потом мы пойдем домой.