Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Шестков cтр.№ 85

Старлей отдал немецкое изделие солдату и взял родной РПГ, зарядил его кумулятивной гранатой, глянул в прицельное устройство, протер его, передал гранатомет Каневскому и приказал: «Ну, дядя, давай, лупи вон по солдатам. Ну, по памятникам, козел. Выбери одного и лупи. А не выстрелишь, так тебе больше не жить. Петро, целься ему в затылок. На размышление даю двадцать секунд. Объектив, приготовься, и жида, и знамя бери. Начинаю отсчет. Двадцать, девятнадцать…»

Несчастный Борис поднял на счет десять тяжелую железную дудку с кеглей на конце, беспомощно дернулся несколько раз, закрыл глаза и так, вслепую, выстрелил. Граната попала в правый треугольник, взрыв был сильнее, чем я ожидал. Статуя скорбящего солдата не пострадала, только верхушку гранитного знамени откусила граната. Старлей внимательно просмотрел заснятые оператором кадры, что-то ему сказал, тот закивал. Борису пришлось стрелять еще два раза. Потом гранатомет взял в руки сам старлей. Ухитрился сбить правую статую с первого выстрела. Оператор снимал только взрыв.

Второго солдата и знамя за ним снес четырьмя выстрелами Марк. Когда он стрелял, в его лице показалось что-то библейское. Скорбь и покорность судьбе.

Затем все пошли к площадке между поверженными знаменами. Оттуда предстояло стрелять мне. По солдату с девочкой на руках.

Одно дело смотреть на других, другое — палить по памятнику самому. После того, как Бугай приставил дуло автомата к моему затылку, я попытался сосредоточиться. Собрал в себе все разбросанные по углам сознания советские гадости и мысленно вложил их в эту фигуру с оловянной рожей повара… камера шарила по моему лицу… Я прицелился и выстрелил. В глаза мне плюнуло дымом и огнем. Отдача была не сильна.

Старлей посмотрел в бинокль и засмеялся. Подал бинокль бугаю. Тот тоже заржал. Бедный бронзовый солдат все еще стоял на своем зиккурате… в шинели, с дочкой советского коменданта на руках и огромным мечом… в животе его зияла неправильной формы дыра.

Немцы называли его «Памятник неизвестному насильнику»…

Дальнейшую работу доделали за нас старлей с бугаем. Не без азарта. Сопровождали пальбу комментариями: «По деду с гранатой! А я по бабе с автоматом, прям по сиськам! Я по Минину и Пожарскому! А по Ленину на знамени, по бороденке. Я по танку! А я по городу-герою Ленинграду, чтоб ему, у меня там часы с руки сняли! Швейцарские».

Через полчаса все фигуры и барельефы с цитатами Сталина лежали в руинах.

Последней гранатой бугай хладнокровно снес с постамента Родину-мать. После чего защитники православного отечества распили бутылку водки из горлышка. Мы безмолвно стояли в стороне.

По дороге на фабрику, в Тигре, бугай пел хриплым голосом песню «Я люблю тебя, жизнь» и громко рыгал перегаром.

На ужин мы опять получили Колу и хлеб.

После еды Борис заговорил: «Ну теперь все ясно… Нам каюк. Мы теперь изверги рода человеческого. И все готово для протокола. Видео, признание. Евреи-террористы в немецких беретах. Фашисты. Покусились на самое дорогое. А у меня между прочим Паркинсон».

Марк утешил: «Погодите, то ли еще будет. Сегодня Мемориал грохнули, завтра нас пошлют Берлинский собор крушить, потом дворец Шарлотты, а послезавтра публично распнут на Алексе. Может быть, прямо на Красном Ратхаузе. Чтобы отовсюду видно было. Или в Нью-Йорк повезут, прямо на Генеральную ассамблею. Вот они, мол, виновники вторжения. Смотрите на них».

— Я, когда стрелял, представлял себе его, — Борис тревожно оглянулся, проверил, не слышат ли нас посторонние уши. — Ну Воблоглаза, моль. Хотел его прямо в плешивую башку ужалить. Как же это ватники-хомяки допустили, что он так долго ими правит, да еще войну мировую начал?

— Да они не лучше его. Такие же с-к-к-коты, — Марк от злобы и волнения начал заикаться. — Паршивые скккоты. Чтоб им всем подддохнуть в атомном огггне…

Схватился за левый бок. Прохрипел что-то. Грузно осел. Борис громко закричал: «Марк умирает! Помогите!»

Старлей и бугай подозрительно быстро вынырнули откуда-то, открыли клетку, схватили Марка и унесли его как большую куклу.

— Куда вы его тащите, — заорал Борис, и был награжден тяжелым взглядом бугая и недобрым прищуром старлея. Через несколько минут они вернулись. На сей раз за Борисом. Он не хотел даваться им в руки и получил от бугая его специальный удар. И они унесли и его.

Я ждал, что они придут и за мной… приготовился стать землей. Но они не пришли.

Ни Бориса, ни Марка я больше в подвале не видел. Подумал, что их расстреляли… из бесшумного пистолета.

Вечером за мной зашел старлей, неожиданно вежливо попросил одеться и отвел меня во двор, к Тигру. Сел за руль. Меня посадил рядом.

Всю дорогу мы молчали. Когда подъезжали к Вернойхену, и Тигр затрясся от жуткого рева взлетающего гиганта, старлей сообщил: «Мы летим в Москву. Что, жидок, соскучился по Родине?»

Я машинально кивнул.

— А она по тебе…

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Мы вылетели около полуночи. В Ил-76 поставили кресла, набили салон пассажирами, а сумки и чемоданы свалили громадной кучей в хвостовой части. Сколько летело народу; понять было трудно, человек сто пятьдесят. Почти все военные, пьяные, разудалые, явно не без трофеев… хвастались друт другу фальшивыми ролексами, новейшими смартфонами, дорогими камерами, золотыми цепочками, элегантными туфлями от Версаче и Гуччи, снятыми ими с трупов, отобранными или сворованными в разгромленных магазинах и складах… жестикулировали, орали, курили, некоторые даже пытались танцевать в обнимку. Душно было в самолете страшно, воняло водкой и потом.

Современная русская музыка ревела как обиженный медведь… пассажиры топали ногами. Производимый ими шум заглушал ровное гудение реактивных двигателей. Слов я не знал, поэтому мне казалось, что из мутного рева, как из бурного потока руки утопающих, выбрасывались в сизое от сигаретного дыма пространство матерные частушки советского времени.

Захотелось старику… переплыть Москву-реку… тискал девку Анатолий… на бульваре на Тверском…

Моя правая рука была прикована к левой руке старлея наручниками. Сидели мы не в креслах, а на откидных стульях. Старлей поначалу кипятился, требовал у неопрятного майора с брелками на запястьях места в кресле, какую-то бумажку ему в небритую рожу совал. Потом обратился к пилотам. Никто с ним не разговаривал, может быть, потому, что он был в штатском.

Через час полета ноги у меня затекли, хотелось встать, подвигаться, но старлей спал как сурок, разбудишь его… а он обидится и расскажет этим ордынцам о том, что я солдату-освободителю брюхо продырявил… могут и из самолета выкинуть.

Ни пить, ни есть нам конечно не давали, а так хотелось холодного томатного сока.

При посадке нас потрепало. Да так сильно, что офицеры заблевали салон.

Сели мы в Быково. Вышли на обледенелую полосу, и тут же в лицо ударило мокрым снегом, закружило метелью… до костей пробирал лютый холод родины. Здания аэропорта не было видно… вообще ни зги не видать… колотун колотит. Старлей буркнул примирительно: «Снесли Быково… капитализм… одна полоса осталась, приедем домой, сварю тебя какаву».