… в отеле «Петровский». В проклятой больнице! Илье показалось, что он все еще там: так и не смог выбраться, так и бегает по его коридорам и лестницам.
Илья резко выдохнул и, как спринтер, рванул вверх по лестнице. Сердце грохотало в груди, во рту пересохло. Оказавшись на свету, он с трудом перевел дыхание.
Одна из дверей открылась, оттуда вышел мужчина с черно-белой вислоухой собачонкой на поводке. Увидев Илью, сосед приветливо поздоровался, загремел замком. Илья выдавил ответную улыбку и пошел к лестнице, бросив взгляд на темный участок подъезда, который только что миновал.
Однако никакой темноты не было: лампочка горела ровным желтоватым светом, и Илья снова засомневался: так было все или не было?
Чертов отель, пропади он пропадом! Так и до психушки недалеко. Илья решил, что больше близко к «Петровскому» не подойдет.
Только вот Томочка, которая теперь превратилась в «Администратора Тамару»… Она ведь должна бывать там, в том числе и по ночам!
Как же быть с ней?
Глава одиннадцатая
Говорить об этом по телефону Илья не стал: прозвучало бы глупо. Ну, в самом деле, на первый взгляд все очевидно: перебрал лишку, упал, очнулся – ничего не понимаю, не помню. А уж про то, что в подъезде невесть от чего чуть в штаны не наложил, и вовсе никому не расскажешь.
Мише, ясное дело, можно сказать обо всем: у них друг от друга никогда секретов не было. Но даже с ним поговорить об отеле Илья решил с глазу на глаз, да и то всей правды выкладывать не стал. Мише весной и без того хватило проблем с Ильей, чуть не погиб. Опять впутывать его в мутную историю не хотелось.
Через день у Михаила как раз было ночное дежурство в участке, и Илья заглянул после работы.
– Как мать? – спросил Миша, делая им кофе. Илья принес коробку шоколадного печенья.
– Нормально. Сама себе чай наливает, еду в микроволновке греет, даже яичницу жарить научилась. – Он открыл упаковку печенья и выбросил хрустящую обертку в мусорное ведро. – Рисует. Иногда даже можно понять, что.
Вчера мать трясущейся рукой протянула ему листок, на котором было написано: «Прости меня сынок стыдно жить я все думала умерла бы хоть я хотела умереть бог наказал я обижала тебя прости свою мать не водка виновата а я виновата одна кругом перед тобой но я сейчас поняла другой человек ты поймешь».
Запятых и точек не было, несуразно большие печатные буквы разбегались по бумаге неровными рядами, как будто писал маленький ребенок. Наверное, мать писала это целый день, пока его не было.
Илья читал и пытался справиться с собой. Мысль была одна: не зарыдать. Мать смотрела испуганно, не отводя глаз: ждала, пыталась что-то прочесть по его лицу. Но оно, видимо, было каменным – так сильно Илья старался удержать эмоции, и тогда мать замычала горестно, всплеснула здоровой рукой.
Он шагнул ближе, обнял ее.
– Все хорошо, – только и сумел выговорить. – Хорошо. Не переживай.
Всего этого он Мише рассказывать не стал: слишком мелодраматично прозвучало бы. Возможно, когда-нибудь потом. Но главное, Илья чувствовал, что тяжесть, которую он годами носил на сердце – горючая, острая тяжесть давней детской обиды – постепенно ослабевает, перестает больно ранить, стоит лишь позволить себе начать вспоминать прошлое.
– Рисует – это хорошо, – заметил Миша, расставляя на столе чашки. – А мне Леля сегодня звонила.
– И как она там? Что говорит? – спросил Илья, думая о другом.
Миша внимательно посмотрел на друга.
– Ничего особенного. Про это в другой раз. Ты сказал, нужно поговорить про «Петровский».
Илья снял очки, потом снова надел.
– Там творится что-то неладное, – откашлявшись, сказал он.
– В каком смысле – «неладное»? – Миша взял печенье и откусил. – Вкусно.
Илья вкратце сказал о том, что с ним случилось, опустив подробности. Из рассказа выходило, что ему стало плохо, он не помнил, как очутился на полу в туалете без сознания. О своих блужданиях по коридорам не упомянул.
– Помнишь, ты сказал, можно узнать, не погибали ли там рабочие?
– Так я узнал, – спокойно ответил Миша. – Покопался на всякий случай.
– И?
– Нет. По крайней мере, не зафиксировано. Но знаешь, что интересно? Не только Гусаров как-то внезапно помер. Еще один деятель, связанный с этим отелем, тоже странно «скоропостижнулся». Весной, в мае.
Илья подался вперед:
– Правда? Кто?
– Некий Рогов. Между прочим, большая шишка в Исполнительном комитете. Ты сказал, что надо про отель поговорить, и я решил посмотреть, поинтересоваться, что да как, нет ли каких-то упоминаний, и вот выплыло. Это Рогов подписывал документы, давал разрешение на продажу здания больницы Гусарову. К нему люди ходили, подписи собирали, просили не давать разрешение. Активисты разные, историки. – Миша азартно хрустел печеньем. – Но там, видно, такие деньжищи упали на лапу, что все мимо прошло: и протесты, и письма, и подписи.
– А умер он как?
– Вроде сердечный приступ. Рогов был один в загородном доме, жена в городе ночевала. Скорее всего, что-то его разбудило среди ночи, он встал, пошел к двери. А потом, видать, плохо стало. Жена на следующий день начала ему звонить, тот не отвечал, попросила начальника охраны поселка зайти, проверить, все ли в порядке: у мужа сердце было слабое. Они ключи ему на всякий случай оставляли. Тот Рогова и нашел. Судя по его показаниям, сначала выскочил обратно из дому, проорался, чуть сам копыта не откинул. Больно уж лицо у трупа страшное было.
– Изуродованное?
– Нет, но рот неестественно широко открыт, почти невозможно физиологически, он челюсть чуть не вывихнул, глаза выпучены. Не бывает такого при сердечном приступе. Было и еще кое-что необъяснимое.
– Не томи.
– Кости Рогова были переломаны – грудная клетка, ключицы, руки, ноги. Он был как будто раздавлен, словно асфальтоукладчик по нему проехался. Но ведь он был дома, не на дороге, никто его не давил, труп не перемещали, это установлено! И потом, на теле не было ни единой раны, никаких внешних повреждений, кровоподтеков, синяков.
– Погоди, то есть кости сломаны, но на коже ничего нет?
– Ага. Поначалу дело возбудили, но потом закрыли: смерть наступила от инфаркта, так что… Так и не поняли, чем это могло быть вызвано. Хоронили, кстати, в закрытом гробу. Его лицо невозможно было привести в порядок для прощания.
Илья, который тоже потянулся было за печеньем, передумал.
– В точности как у Гусарова. И с костями та же история?
– Его тоже как будто в тиски засунули.
– Не может это быть совпадением.
– Пожалуй, – согласился Миша, который аппетита не утратил. – Я бы с женой Рогова поговорил. Ее вроде как сначала хотели допросить, но потом, как выяснилось, что расследовать нечего, передумали. Тоже, сам понимаешь, важная дама. Чего лишний раз с вопросами лезть.