Мэрайя даже себе не хочет признаваться в том, что сама является тем корнем, из которого растут Верины галлюцинации. Когда она лежала в Гринхейвене, врачи не отрицали, что прозак мог повлиять на ребенка. Причем неизвестно как.
Заставив себя встретить взгляд доктора Келлер, Мэрайя произносит:
– Ее воображаемая подруга меня беспокоит.
– Не волнуйтесь. Это нормально. Даже хорошо.
Мэрайя приподнимает брови:
– Нормально и даже хорошо разговаривать с кем-то, кого нет?
– Да, это абсолютно здоровая ситуация. Вера создала для себя того, кто двадцать четыре часа в сутки эмоционально поддерживает ее. – Доктор Келлер достает из Вериной папки рисунок. – А чтобы ощущать не только эмоциональную поддержку, она называет свою подругу хранительницей.
Мэрайя, улыбаясь, рассматривает нарисованную детской рукой белокурую девочку. Вера изобразила саму себя, это сразу видно по сиреневому платью с желтыми цветами, которое она, если бы ей разрешали, носила бы день и ночь. Ее косички на картинке похожи на солнечных змеек. За руку она держит какого-то человека.
– Это и есть ее подруга, – поясняет доктор Келлер.
Мэрайя в недоумении смотрит на странную фигуру:
– Похоже на Каспера – привидение из мультика.
– Это естественно. Создавая в своем воображении некий образ, Вера опирается на то, что где-то видела.
– Каспер с волосами, – уточняет Мэрайя, дотрагиваясь пальцем до белой фигуры, словно бы повисшей в воздухе, и до шлема коричневых волос, обрамляющих лицо. – Так себе хранительница.
– Главное, Вере это помогает.
Мэрайя набирает в легкие побольше воздуха и прыгает со скалы.
– А откуда вы знаете? – тихо спрашивает она. – Откуда вы знаете, что Вера просто придумала эту подругу, а не слышит на самом деле какие-то голоса у себя в голове?
Доктор Келлер отвечает не сразу. Мэрайя задумывается о том, как много доктор Йохансен рассказал коллеге о ней самой. В частности, знает ли та о ее лечении в психиатрической больнице.
– Я не склонна думать, что у Веры галлюцинации, – говорит доктор Келлер. – Если бы у девочки возникали психотические эпизоды, на это указывали бы специфические изменения в поведении.
– Какие, например? – интересуется Мэрайя, хотя и сама прекрасно знает какие.
– Тревожные. Ребенок, у которого галлюцинации, может плохо спать. Плохо есть. Подолгу смотреть в одну точку. Проявлять агрессию. Выходить из дому в три часа ночи и говорить, что друг ждет его на крыше.
Вспомнив о том, как Вера глубокой ночью взобралась на верхнюю перекладину качелей, Мэрайя предпочитает об этом умолчать.
– Нет. Ничего такого я не замечала.
– Тогда не беспокойтесь, – пожимает плечами доктор Келлер.
– А если она хочет, чтобы подруга спала в ее постели и сидела с ней за столом?
– Подыгрывайте. Тогда Вера успокоится и со временем сама все это забудет.
Значит, нужно усыпить ее бдительность, и тогда хранительница исчезнет, думает Мэрайя.
– Миссис Уайт, я еще раз поговорю с вашей дочкой об этой воображаемой подруге. Но поверьте мне: я наблюдала сотню таких случаев. И девяносто девять ребят оказались абсолютно нормальными.
Мэрайя кивает, думая о том, что же стало с сотым ребенком.
– Подождите, пожалуйста, минутку, – с улыбкой говорит Колин заместителю директора сети домов престарелых и, невозмутимо выйдя из офиса, начинает рыться в багажнике своей машины.
Довольно трудно рекламировать эти чертовы таблички «Выход», если они начинают искрить, как только включаешь их в сеть. К счастью, у Колина есть запасной экземпляр, а тот брак можно списать на тайваньский завод, изготовивший провода.
Образец лежит в коробке. Состроив гримасу, Колин запускает туда руку, но вместо шнура достает совсем другой предмет – маленькую заколку.
Каким образом эта вещица сюда попала, уму непостижимо. Он вспоминает, как видел ее в последний раз на Вере: заколка поблескивала серебром в водопаде светлых детских волос. Свои заколки и резиночки дочка хранит в старой шкатулке для сигар, которая досталась Колину от дедушки.
Забыв и про заместителя директора дома престарелых, и про табличку «Выход», торчащую из коробки, Колин проводит по заколке подушечкой большого пальца. Он уже был с Джессикой у врача. Слушал сердцебиение малыша. Но ему по-прежнему трудно делать вид, будто он страшно радуется еще не родившемуся ребенку, когда с уже рожденной дочерью все стало так сложно.
Колин пробовал позвонить Вере и один раз даже издалека видел ее на школьной игровой площадке, но не решился подойти и заговорить. Он не знает, что сказать. Каждый раз, когда он вроде бы чувствует себя дозревшим до извинений, ему вспоминается, как Вера смотрела на него в больнице после циркового происшествия: молча и с осуждением. Словно бы даже при своем маленьком жизненном опыте уже сделала вывод, что отец не оправдал возложенных на него надежд.
Колин понимает: в жизни быть хорошим папой сложнее, чем в рекламных роликах. Мало пинать мячик на зеленой лужайке и уметь заплетать косички. Хороший отец знает слова любимой песни своей дочки. Он просыпается среди ночи за мгновение до того, как слышит, что она упала с кровати. Когда она кружится в балетной пачке, он смотрит и представляет себе, как однажды она будет танцевать в свадебном платье.
Еще ему удается делать вид, будто в их паре он главный, хотя на самом деле она совершенно обезоружила его, впервые улыбнувшись ему из колыбели его согнутой руки.
Теперь Колин так много думает о Вере, что ему непонятно, как он в свое время умудрился отвлечься от нее настолько, что совершил непоправимую ошибку – переспал с Джессикой прямо у себя дома. Колин вздыхает. Он любит Джессику, и она права: пора кардинально меняться. Поэтому он мысленно дает себе обещание отныне стать лучшим отцом и сделать так, чтобы Вера только выиграла оттого, что он решил перевернуть страницу. Он наведет порядок в своей жизни и сразу же вернется к дочери. Он все ей возместит.
– Мистер Уайт! – нетерпеливо произносит заместитель директора дома престарелых, стоя на пороге. – Мы можем продолжить?
Опомнившись, Колин прячет заколку в карман, достает из коробки табличку и начинает как по писаному нахваливать ее способность экономить энергию и деньги. При этом он спрашивает себя: неужели человек, который зарабатывает себе на жизнь тем, что помогает людям уйти от одинокой старости, не найдет выход без таблички?
6 сентября 1999 года
Милли Эпштейн берет диетическую колу и садится рядом с дочерью на диван в гостиной:
– Считай, тебе повезло. Вере могло присниться, будто ее охраняет английский солдат в большой мохнатой шапке, и тогда она бы жаловалась, что он не помещается на заднем сиденье твоей машины.