– Арвиль, прекрати злиться, мне дышать нечем!
Ваня испуганно перевёл взгляд с перекошенного лица Властителя на меня. Честно говоря, я тоже не понимала, отчего Петушков вызывает у Арвиля такую жгучую ненависть.
– Говорите и убирайтесь! – вымолвил Фатиа, скрестив руки на груди. Ваня впился взглядом в семь выжженных на запястье Властителя звёзд, не в силах отвести от них взгляда. Арвиль заметил это и поспешно сцепил руки за спиной.
– Ребёнка украл Неаполи, – спокойно произнесла я. Взрыв ярости внутри него – мой судорожный вздох, резкая боль в груди.
– Доказательства!
– Ваня его видел с Прасковьей, – я всхлипнула, в глазах потемнело от желания вздохнуть. Презрительный и высокомерный взгляд, брошенный в сторону Петушкова. Боже, какие демоны роятся в душе Властителя Бертлау, Фатии и Перекрёстка Семи Путей! Темнота…
– Ася, Ася очнись! – я отпрянула от резкого запаха и с трудом подняла тяжёлые веки, перед глазами все расплывалось.
Я застонала от головной боли, картинка стала проясняться. Я лежала на кровати в спальне Властителя, надо мной склонился Петушков и с самым затравленным видом водил перед носом тряпочкой, смоченной в чрезвычайно вонючей настойке. Отпихнув Ванину руку, я поспешно села, опустив ноги на пол, комната закружилась перед глазами. Арвиль развалился в кресле и задумчиво рассматривал вид за окном.
– Что это такое вонючее? – прохрипела я.
– Бальзам, которым ты мне руку велела мазать, – хмыкнул Властитель, безразлично посмотрев в мою сторону.
– Какая мерзость, – я сглотнула подступающую к горлу горечь.
– Что ты говорила про Леона? – Фатиа сдерживал себя, как мог, страшась, что меня снова придётся откачивать.
– Неаполи организовал похищение, – снова повторила я.
– Чушь! – вдруг заорал Арвиль, я выпучила глаза и задохнулась, Ваня сжался.
Властитель нервной рукой схватил хрустальный графин, плеснул в стакан воды, а потом осушил стакан один глотком.
– Если твой Ваня, – он бросил на бледного Петушкова суровый взгляд, – видел Леона вдвоём с Прасковьей, это ничего не значит! Прасковья частая гостья в городе!
Ваня затрясся, а потом прошептал:
– Можно мне тоже водички? – и без спросу кинулся к графину. Он сделал три жадных глотка, поперхнулся и сдавлено кашлянул.
– Поймите, Леон воспитывался в этом доме вместе со мной, мы росли бок о бок, – продолжал Фатиа. – Он не может быть предателем! Вехрова, ты не хуже меня знаешь, что Анук просто прикрытие для… – он осёкся и покосился на Петушкова. – Это кто угодно, но не Неаполи. Разговор окончен! Обсуждать нечего! – процедил он сквозь зубы, открывая дверь и предлагая нам удалиться.
Мы с Ваней вышли, уже в коридоре я обернулась. Властитель все ещё стоял в дверях, его раздирало странное чувство. Неуверенность? Я усмехнулась про себя: «Только не Фатиа!» Сожаление? Недоверие? «Точно, он мне НЕ ДОВЕРЯЕТ!»
– Мы предупредили тебя, Фатиа, мне жаль, что ты слеп! Но поверь, я этого так не оставлю, я докажу вину Леона, и найду его сообщника среди магов, хотя бы потому что это напрямую касается меня! – бросила я напоследок и с гордо поднятой головой зашагала к выходу.
На улице охранники удивлённо уставились в нашу с Ваней сторону, пытаясь понять, каким образом двое посторонних проникли в Дом, если они их так и не пропустили?
– Ведь это Моэрто? – хмыкнул Ваня ни с того, ни с сего.
Я нахмурилась и неохотно кивнула.
– Вехрова, я говорил, что ты дура? – усмехнулся приятель, сплёвывая на дорогу.
– Неоднократно, – снова кивнула я.
* * *
На следующее утро я проснулась поздно. В окна бил солнечный свет, я выглянула в сад, Гарий разбивал новый цветник, и сейчас энергично ковырял землю лопатой.
– Доброе утро! – сонно улыбнулась я.
Гарий выпрямился, стёр со лба пот и кивнул:
– Доброе! Ты сегодня поздно!
Я потянулась и встала с кровати. Действительно, поздно?
Поздно?!
Я застыла посреди комнаты, с портами в руках.
Фатиа внутри меня не было! Мои мысли и ощущения остались на месте, а вот Властительские растаяли, как первый снег. Это хорошая новость или плохая? Может быть, Моэрто продержалось пару дней и само по себе исчезло? Я посмотрела на тонкий шрам на ладони. Все чрезвычайно странно.
Я оделась и вышла на веранду. Тут-то я и поняла: исчезновение Моэрто – новость отвратительная!
На лежаке развалился Ваня, в руках он зажимал розовый надушённый листочек и перо, очевидно, только что выдернутое у гуся, и что-то вдохновенно карябал на бумаге. Я долго рассматривала его расслабленную позу и бессмысленную улыбку, а потом тихо позвала:
– Вань, ты чего делаешь?
Адепт поднял расширенные глаза и выдохнул:
– Асенька, я стихи сочиняю!
«Что?! Какие, к черту, стихи? Петушков в слове „мама“ делает четыре ошибки!»
– Ваня с тобой все в порядке? – я осторожно дотронулась до холодного лба приятеля.
– Я себя великолепно чувствую! – широко улыбнулся он. – Ты послушай:
Ночь, тишина, мы одни с тобою сегодня,
Хороша за окошком весна и прекрасна с тобой непогода.
Слезы радости мы разделим на двоих…
Ну, как? – Ваня поднял на меня поддёрнутые поволокой глаза.
– Чего-то не в рифму.
– Не в рифму? – Иван с самым сумасшедшим видом схватил себя за волосы, – думай, думай голова! Как же я это покажу ей, если не в рифму?
Я внимательно рассматривала приятеля, пытаясь понять, как за одну ночь из нормального мужика он смог превратиться в буйного неврастеника с замашками романтика.
– Тебе не нравится, – махнул он рукой, вмиг успокоившись. – Мне тоже не нравится, я всё равно не могу сюда вставить имя Прасковья, – он схватил лист и порвал на мелкие клочья.
Я хлопнула ресницами:
– Какая Прасковья?
– А вот ещё полночи сочинял, – не обращал внимания на моё изумление Петушков,
О, Прасковья, ты мой свет,
Лучше в мире тебя нет,
Подарю тебе смычок,
Будешь петь ты как сверчок!
Ну, как?
– Отвратительно, – прошептала я, с восхищением глядя на приятеля.
Может, сегодня знаменательный день и все мужики сошли с ума? Хотя Гарий не выглядел умалишённым, но ведь и Ваня с первого взгляда кажется совершенно нормальным. И Фатиа куда-то испарился из моей головы. Чего там говорил Сергий: «при магическом воздействии чувствовать его престану?» «Приворот? – вдруг мелькнула мысль. – Какой, к черту, приворот? Приворот на двоих и Властителю, и Ване? Бред! Полный бред!» Как в насмешку, перед глазами проплыла картинка хрустального графина и жадных Ваниных глотков прямо из тонкого горлышка.