Друзья и враги Анатолия Русакова - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Тушкан cтр.№ 10

— Найди!

На следующий день Толя вышел во двор притихший, молчаливый. Новоявленные дружки заметили это и встретили его насмешками:

— Неужели поддался на соленую водичку? Слабак! Одно слово — маменькин сынок, Мамона!

О «художествах» Анатолия узнал и дядя Коля, брат отца, штурман дальнего плавания. Он жил в Подмосковье и иногда навещал Ольгу Петровну. Он уговаривал ее держать мальчишку в руках, поблажек не давать, «пожестче драить», а то и до беды недалеко.

Ольга Петровна впервые видела всегда сдержанного моряка таким взволнованным. Она кивала головой, вздыхала: «Если бы отец был жив…», соглашалась, но шли недели и месяцы, а все оставалось по-прежнему. Была она человеком мягким, неспособным на резкость, настойчивость и больше всего боялась, как бы не упрекнули ее в излишней суровости, не напомнили о том, что она мачеха, а не родная мать.

Нашелся учитель — баянист. Мальчик, обладавший отличным слухом, занимался некоторое время с увлечением, а потом снова сорвался. Ольгу Петровну опять вызвали в школу, где был серьезный разговор. Она наконец решила проявить твердость: вечером не пустила Толю на улицу, накричала на него, закрыла дверь комнаты на ключ, в сердцах толкнула к столу — чтобы сейчас же сел готовить уроки.

Мальчик вспылил: ведь сегодня на спортплощадке тренировка по боксу, как же так! В сердцах он впервые бросил Ольге Петровне:

— Чего ты придираешься? Была бы матерью, не издевалась бы надо мной, не тиранила бы. Мачеха!

У Ольги Петровны замерло сердце. Обливаясь слезами, она обнимала сына, а он грубо отталкивал ее, глупо повторяя:

— Не слюнявь! Отстань!

Сколько раз потом он мучительно вспоминал об этом.

С того вечера Ольга Петровна притихла, ни в чем не перечила Толе. Только об одном просила — чтобы он по-прежнему называл ее мамочкой, чтобы никогда-никогда не слышала она от него слова «мачеха».

2

Школа, двор, улица…

В школе, где учился Анатолий, жизнь шла по одним, писаным правилам. А на улице и во дворе — по другим, неписаным. И эти вторые, уличные правила оказывались часто сильнее, чем первые. Школа Анатолия была неудачной. В ней царил дух внешнего, показного благополучия.

Чуткие детские сердца во многом угадывали фальшь и неправду. Ребята знали, что можно не выучить урока, стоять перед доской дурак дураком, но если учитель и поставит двойку, то потом, чтобы не испортить картины «стопроцентной успеваемости» класса, уж тройку-то за четверть выведет.

На пионерских сборах обсуждали все те же классные дела. Скучно… А вот о ребячьих внешкольных делах и интересах, о том, как идет розыгрыш хоккейного первенства, о безобразной драке возле кино, в которой принимали участие и ученики школы, о новых самолетах, о второй, после И. Д. Папанина, экспедиции на дрейфующей льдине, станции «Северный полюс», руководимой С. С. Сомовым, — об этом никогда не заходил разговор.

Однажды школьникам объявили о предстоящей встрече с писателем. Пусть все прочитают его последнюю книгу и будут готовы участвовать в обсуждении.

Анатолий прочел повесть. Нет, он бы не так действовал, как этот Сашко в повести. Бежит Сашко ночью по глубокому снегу в лес, чтобы предупредить командира партизан о том, что в сарае гитлеровцы заперли взятых в плен партизан, а утром их уведут.

Организовал бы Сашко школьников, оглушили бы они часового поленом по голове, выпустили бы партизан из сарая, взяли бы взрывчатку и вместе с партизанами взорвали бы мост! Вот это дело!

И еще… Когда вешали партизанского командира дядю Васю за то, что он поджег фашистские цистерны с бензином, а гитлеровцы не знали о том, что дядя Вася командир, Сашко нечего было смотреть и плакать, а надо было выйти и сказать гитлеровцам, что это он, Сашко, поджег, а совсем не дядя Вася. Тогда бы дядю Васю освободили и не погиб бы славный партизанский командир.

Толя решил все это сказать писателю. Он попросил учительницу дать ему выступить. «На какую тему?» Толя, волнуясь, пересказал учительнице свои мысли.

— Но ведь это же чепуха, осужденный авангардизм! — возмутилась учительница. — Ты что, писателя учить хочешь?

— Какой такой авангардизм?

— А такой, когда дети, которым надлежит заниматься своими чисто детскими делами, пытаются действовать как взрослые.

— А пионер Павлик Морозов? — возразил Анатолий. — А пионер Леня Голиков, Герой Советского Союза?

— Придется попросить вожатую специально заняться тобой, — рассердилась учительница. — Заруби себе на носу: никаких рецидивов авангардизма в школе мы не потерпим. К тому же список ораторов уже составлен. Будут говорить организованно: трое о достоинствах повести, один о недостатках, а один обратится со словами благодарности к автору и пожеланием ему творческих успехов. И незачем пороть отсебятину. У писателя сложится неправильное мнение об учебном процессе…

Оставь свой нос в покое!

— Вы же сказали: заруби себе на носу, вот я и стараюсь, — А я постараюсь, чтобы с тобой сейчас же, незамедлительно поговорила вожатая, а если этого окажется недостаточным, то поговорим на педсовете. Бессовестный! Недаром же за тобой установилась репутация беспокойного, правда, не лишенного способностей, но дерзкого мальчишки, от которого всего можно ожидать!

Вожатая говорила с Анатолием в том же тоне.

— Проявление инициативы со стороны учащихся мы приветствуем, но, по-моему, тебе в голову лезет нечто несусветное, что нарушает общепринятые меры учебно-воспитательного процесса.

Анатолию очень хотелось спросить у вожатой, почему она, такая еще молодая, а говорит заученными, казенными фразами. Он промолчал. Все равно не поймет…

— Ну почему ты такой? — недовольно спросила вожатая.

Анатолий пожал плечами. Он многое мог бы ей рассказать, о дворе, например, где происходили очень сложные дела. Мог бы, да что с нею, такой, говорить!..

А во дворе обсуждались и решались многие детские дела. Во дворе законодателем был Хозяин — парень двадцати шести лет.

«Кому, — говорил он, — я—Гришка Санькин, кому— Григорий Степанович, а кому и Хозяин».

Хозяин уже давно приглядывался к Анатолию — смелому и ловкому парнишке. Он заметил и его пылкость в дружбе, и его безоглядную щедрость, и бесстрашие, когда дело шло о поддержке товарища. Хозяин, всячески стараясь расположить Анатолия к себе, рассказывал, будто он мальчишкой сбежал на фронт, воевал с фашистами, был отчаянным разведчиком. Из обычного полка он за какие-то мелкие грехи попал в штрафной батальон, а там — самые отчаянные ребята! Но о том, что все его россказни — вранье, Толя узнал намного позже.

«Нет водки, мы организуем ночью экспедицию в окопы к фрицам, захватим шнапса, консервов, „языка“ прихватим, какого-нибудь полковника, и назад. Ручных часов у каждого столько, что сплошь от ладони до локтя понавешены. Денег — во! Житуха! Симплекс-комплекс!»