— Ты что, недоволен? — спрашивает.
— Доволен, госпожа, — спешит уверить раб.
— Оставь его, — говорю, — пусть думает о своём поведении.
Лучше бы крупу дала, честное слово.
— Ну что, — переключается, хватаясь за кнут и начиная поглаживать. — Прошло уже наказание? Покажешь?
— Ладно, — отвечаю, словно бы балансируя на грани недовольства и желания похвастаться. Нет, через полгода ты у меня тут не останешься, тварь. Такие, как ты, жить не должны.
— Антер! — зову. Выходит, в новой одежде, плечи расправлены. Вот таким ты мне ужасно нравишься!
Бросаю взгляд на Олинку. Глаза горят, язык обводит губы. Хорош, хорош, вижу… нравится.
— Ох, и почему я его себе не оставила? — сожалеет. — Раздевайся!
Антер не двигается.
— Олинка, — говорю, — я его хозяйка, он меня слушается.
— Правильно, конечно, — с долей обиды. — Но и меня тоже должен. Ты что, против, чтобы он разделся?
— Он мой! — повышаю голос.
— Не жадничай, всё равно я его уже видела. Ну покажи, хотя бы надпись!
Руки тянутся к пульту, сейчас ведь ни в чём не повинного парня мучить будет, если желанную игрушку не дают.
— Ладно, — говорю, желая убить сразу двух зайцев, — твой тогда пусть тоже разденется.
— Хорошо, — радуется.
— Вставай, — говорю её рабу, — раздевайся.
— Ты тоже, — добавляет Антеру. Оба дожидаются подтверждающего кивка от своих хозяек. Меня тошнит от собственной роли. У Олинкиного раба все колени кровоточат, но уж лучше подняться и раздеться, чем продолжать стоять на этих шипах.
— Давай я его полечу, чтоб тебе меньше забот было, — предлагаю, идя за медиком.
— Да ладно, ну его, — тянет, жадно следя за тем, как Антер раздевается.
Достаю походного медика, парень отшатывается, но перечить боится. Надеюсь, хуже не сделаю… Вручаю ему, пусть сам залечивает, так как похотливые ручки уже тянутся к чёрной надписи, и нужно спасать моё драгоценное имущество.
Олинка приседает, упираясь на колено, с вожделением рассматривает чёрные буквы. Сведу гадость поскорее! Сегодня же перепроверю, делают ли это где-нибудь ещё на чёртовом Тарине.
Ощупывает пальцами, прикасается языком. Антера ощутимо передёргивает. Олинка вскакивает:
— Он посмел выразить неприязнь!
Выхватывает кнут.
— Это мой раб! — осаждаю холодно. — Если бы он не выказывал неприязнь к кому-либо, кроме меня, получил бы уже от меня.
— На, — протягивает кнут. — Накажи сама.
— Не хочу, — отказываюсь. — Он правильно сделал. Это МОЙ раб! — подбавляю истеричных ноток. Олинка предпочитает не настаивать.
— Давай на колени, — командует. Антер стоит. Олинка начинает психовать.
— На колени перед госпожой!
— Я его хозяйка, — напоминаю.
— Так прикажи ему!
— Это мой раб!
— Ну ты же обещала! — такая непосредственная обида. — Скажу папе, что зря тебе подарили!
А вот этого не нужно, портить отношения с Корнелем я не собираюсь.
— Да что мне, жалко, что ли, — иду на попятную. Антер смотрит как на предателя, впрочем, быстро берёт себя в руки, становясь непроницаемым.
— Давай, раб, исполняй пожелания моей гостьи.
Ох зря я дура, дура! Олинка тут же заводится.
— Быстро на колени, скотина!
Антер исполняет, ему тут же суют под нос коленку:
— Показывай, какие удовольствия доставлять умеешь!
— Он мне доставляет, — вклиниваюсь, — а тебе пусть твои доставляют!
— Ну что тебе, жалко?
— Жалко! — начинаю разыгрывать истерику. Антер поднимается. — Это мой раб, мой первый раб! У тебя их вон сколько, зачем тебе мой? — ору, плачу, жалуюсь. Её глаза оборачиваются к своему, уже отложившему походного медика.
— Давай поменяемся, а? — предлагает тоскливо. — Хоть на денёк?
— Нет! — упрямо мотаю головой.
— Ну ты же сама сказала, чтобы он исполнял мои пожелания… Посмотри, он посмел подняться! Сам!
— Знает, что если я недовольна, меня лучше не злить!
— Да ну? — недоверчиво. Конечно, я ж ни разу ещё при ней даже не попыталась ударить. И потом, саму Олинку разозлило бы именно то, что поднялся. После просительно:
— Ну можно ещё чуть-чуть… Ну пожалуйста…
Вздыхаю, киваю. Что с такой сделаешь.
Берёт его руку, кладёт себе на грудь, закрывает глаза. Бедный мой раб не в силах сдержать гримасу отвращения.
— Ты видишь?! — орёт Олинка, бьёт его рукояткой кнута по лицу, я кидаюсь наперерез, ору, что он мой раб, она доказывает, что я должна его наказать… В общем, чудесно проведённый день, всегда о таком мечтала. Антер, то ли видя, что я скоро окажусь в тупике, то ли боясь, что решу поразвлечься с Олинкой, то ли желая хоть так защититься от нее, решает по-своему. Опускается на колени, хватает мои ноги, бормочет о прощении — за то, что прикоснулся к кому-то кроме меня, за то, что не удержался и скривился, за то, что прикоснулся без разрешения ко мне и ещё не знаю за что, Олинка всё же замахивается, ударяет кнутом — профессионально, не задев стоящую рядом меня, болезненно, он дёргается, кожа на спине лопается, он сжимает мои ноги сильнее, я ору на Олинку, что это мой раб… И понимаю, что второго такого кошмара просто не переживу.
— Кто тебе разрешал лечиться? — переключается вдруг на своего.
— Ты же сама разрешила! — отвечаю. Смотрит недоверчиво.
— Ну дай пульт, а? Хоть разок нажать…
Извращенка чёртова.
— Не дам! — упираюсь. — Он мой!
— Ну нажми сама!
— Не хочу!
Антер затих, не отпускает. Едва ощутимо трясётся. По спине льётся кровь.
— Идём, — говорит Олинка, хватая ошейник.
— Одень его! — напоминаю.
— Обойдётся, — злобно отвечает. — Он меня плохо развлекал.
— Госпожа, — взмолившись, восклицает раб. — Я же исполнял все ваши пожелания…
— Кто тебе давал право говорить? — рука тычет в первую попавшуюся кнопку на пульте, мужчина падает, изгибается, пытается молчать, Олинка остервенело тыкает в остальные кнопки, добавляет сверху кнутом и успокаивается, только услышав вопль.
— Вот так, — сообщает удовлетворённо. — Знаешь, что один мне придумал? Сразу же кричать, хотел чтобы не нажимала больше. Теперь все знают, нужно терпеть до последнего, и орать, только если невмоготу. Симулянтов такое ждёт… — мечтательно улыбается. Иди уже отсюда, психопатка грёбаная, видеть тебя не могу! Неужели таких полпланеты?? Взорвать тут всё к чёртовой бабушке! Ненавижу!