Мы вернемся - читать онлайн книгу. Автор: Яна Миа cтр.№ 54

– Пойдем, Вик. Вставай.

Виктория никак не отреагировала, продолжая свое нехитрое занятие. Элис присела, держась рукой за стену – обморок все еще давал о себе знать плывущим миром вокруг и слабостью в конечностях.

– Ви-и-ик. Пойдем, мы нужны Костре, ты же знаешь.

В этот раз Виктория все же сфокусировала взгляд на Элис, и у той мурашки побежали по коже. Он не выражал абсолютно ничего: ни жалости, ни сожаления, ни удовлетворения – ни-че-го. Пугающая пустота.

– Я ничего не чувствую, понимаешь? – Она говорила ровным, спокойным голосом, от которого, казалось, воздух холодел, а все вокруг покрывалось инеем. – Я убила Ирга и ничего не почувствовала. Просто рефлекс, отработанная комбинация. Я монстр, Элис. Хуже этого выродка, которому свернула шею, хуже всех тех, кого убила там, у себя.

– Вик, не надо так. Ты просто сорвалась, я не знаю… Расстроилась, разозлилась…

– Нет! Я просто сделала то, что привыкла. Что хотела сделать, Элис. Абсолютно машинально. И никаких угрызений совести. Вот она я настоящая, а не та восторженная дура, что клялась в любви у алтаря.

– Там тоже была ты. Вик, послушай меня. – Элис взяла подругу за руки и наклонилась поближе. – У всех нас есть прошлое и плохие стороны, слышишь? Но это не значит, что мы монстры. Это значит, что мы люди и совсем не идеальны. Я знаю, что тебя учили убивать, но и любить ты умеешь – мы видели это своими глазами, каждый в этом чертовом доме! А сейчас нам нужно пойти на кухню, выслушать и поддержать Костру.

Ей едва ли удалось достучаться до Вик, но та все же поднялась и отправилась вслед за Элис на кухню. Все тут же напряглись, ожидая очередной невероятной сцены, но Вик, опустив голову, стала у ближайшей к выходу стены и молчала. Элис заметила, как напряглась спина Сияющей, как сгорбился Ветер. Эван обнимал Костру, которая безотчетно барабанила пальцами по стакану с водой. Все в напряжении ждали новой трагедии в этом доме.

– Моя история начинается очень давно – в испанской деревушке, где я жила, будучи маленьким ребенком. У нас в стране тогда шла война, гражданская, и люди умирали, пропадали каждый день. Поэтому, видимо, никто и не удивился, когда однажды летним днем я не вернулась домой. Меня выкрали нацисты – пухлощекую шестилетнюю девочку с длинной косой. А потом переправили в Германию. В воздухе уже витал запах второй мировой, и безумие овладевало людьми. Я попала в странный приют где-то в германских лесах – я плохо помню то время, слава Мадонне! А вот холод, который пробирал до костей по ночам, ощущаю до сих пор. Полутемные камеры, узкие деревянный лежанки, сырость и адский холод, от которого зуб на зуб не попадал. Я все время плакала – так хотелось домой, к мамочке… – Костра смахнула проступившие слезы, и Элис почему-то подумала, что маму свою она больше не видела. – Там было много деток, разных возрастов и национальностей. Нас всех держали в этих жутких камерах по одному, кормили какой-то гадостной жижей, иногда приносили хлеб – серый, безвкусный, пресный. А по ночам били – тех, кто пытался убежать, много плакал или отказывался есть. Фиолетовые кровоподтеки расцветали на коже к утру, больно было порой даже дышать. Но это было не самое страшное.

Все молчали, пока Костра переводила дыхание и собиралась с силами. Их истории тоже были не радужными, но, по крайней мере, они происходили не в детстве. И только Лин, кажется, хорошо понимала, о чем говорила Костра.

– Мы все были для варварских опытов нацистов. Какие-то вакцины и химикаты, аппараты, к которым нас подключали, многочасовые операции… Они пускали нас в расход ради своих каких-то целей, тысячи детей, которые не выдерживали всего этого. Каждый день охранники выносили десятки мертвых, изуродованных тел, заменяя их новыми напуганными детьми. Из меня пытались сделать неуязвимого солдата: кололи яды и химикаты, а потом смотрели, как у маленькой девочки клоками вылезали волосы, отваливались ногти, как кровь шла ртом и я орала от боли. Мадонна, я молила о смерти, я хотела уснуть и больше не просыпаться, но потом снова приходила в себя на мокром от моей же крови полу. – Костра расстегнула несколько пуговиц на рубашке, и все увидели изуродованный живот. – Моя кожа покрывалась язвами, которые не лечили. Я гнила заживо, привыкла к боли… Я провела в этом доме сатаны больше года, пока их эксперименты не увенчались успехом. – Костра грустно усмехнулась и подвинула свой пустой стакан к Роджеру, который сидел напротив. – Раз уж тянешься к фляжке, старый ты пьяница, налей и мне немного.

– Тогда уж всем, Костра. На трезвую твоя история слишком жуткая. Эван, тащи заначку, ты знаешь, где она! – И пока Эван доставал из дальнего ящика бутылку черного рома, Родж поглаживал свою густую бороду и все приговаривал: – Мрази, чертовы выродки…

Эван молча разливал ром в толстые низкие стаканы, раздавал их не глядя, словно все они были причастны к мучениям маленькой Костры, и теперь им было невыносимо совестно. Вик вжималась в стену, стараясь слиться с ней: она чувствовала себя виноватой за то, что спровоцировала это утро откровений, – это было понятно по одному ее виду.

– Мне было почти восемь, когда очередная порция этой дряни не вызвала у меня никакой реакции. Мой организм мутировал, приспособился, перестроился. Я больше не была человеком. Мутантом, выродком, не знаю, но точно не человеком. У меня отросли волосы, ногти, затянулись язвы. Только вот эти шрамы и остались – мое уродство всегда со мной. Я больше не чувствовала боли, не боялась ран и инфекций. Поэтому количество испытаний на мне увеличилось. Мадонна, я сходила с ума от криков других детей, я видела их боль и не знала, как им помочь, как прекратить все это. Но потребовалось еще девять лет этого ада, прежде чем нам удалось спастись. Фашисты были повержены, и молоденькие солдаты, которых присылали работать в нашем приюте, не разделяли стремлений докторов-убийц. Вот так, вместе с ними и еще некоторыми превратившимися ребятами, мы перебили этих нелюдей, забрали детей и сбежали. Прятались в лесах, искали приют, хоронили тех, кого было не спасти. Я сама рыла ямы этим деткам, закрывала им глаза, пела колыбельную в последние минуты их жизней. Я каждую ночь вижу их маленькие тела, искалеченные этими иродами… – Костра зарыдала, закрыв руками лицо. Элис приобняла затихшую Лин, другой рукой вытирая мокрый подбородок.

– Плесни ей еще, дружище. Ей не повредит.

Эван тут же выполнил просьбу Роджера и подлил Костре рома. Она благодарно кивнула, пребывая где-то в своих воспоминаниях.

– Однажды ночью мы ворвались в огромный богатый дом – на улице была такая гроза, что умереть можно было просто от оглушающего грома и парализующего страха. Мадонна, я, пережившая столько ужасов, зажмуривалась каждый раз, когда небо разрывала молния. Поэтому мы выломали дверь этого особняка, что уцелел во время войны. Нас встретил хозяин – молодой парень, вернувшийся в родовое гнездо. Его звали Генрих, и я с первого взгляда влюбилась в него. О, какие у него были глаза, Мадонна! Он позволил нам остаться – всем нам. Больным, уставшим и странным. Так этот случайный особняк стал нашим домом, приютом для нуждающихся. Я выхаживала всех, кого могла, заботилась о каждом несчастном ребенке, хотя самой едва стукнуло семнадцать. Генрих помогал найти родителей или родственников, у кого они еще остались. Моя семья к тому времени бесследно исчезла, и я не смогла их найти – ни тогда, ни годы спустя. Поэтому я осталась в том доме, вместе с Генрихом, растить тех, кто так же остался один-одинешенек в этом мире. Было трудно – кругом разруха, голод, смерти. Но мы держались друг за друга, выращивали себе еду, учились все делать своими руками. Если мы выжили в том доме сатаны, то и здесь должны были держаться. Мы с Генрихом стали семьей, многодетной семьей, у которой никогда не могло быть своих детей. И это мучило меня, терзало, я ненавидела себя, того монстра, в которого превратила меня жизнь. А Генрих любил меня вопреки всему, так безгранично и преданно, что я должна была стать самой счастливой женщиной в мире. Да вот не стала. Генрих умер от туберкулеза, едва ему исполнилось двадцать восемь. Я осталась одна в огромном доме, одна в целом мире. Мои дети подросли, окрепли, а мне жить не хотелось. Я не могла понять: за что? Неужели после всего я не заслужила этого тихого семейного счастья, почему Мадонна не уберегла моего мужа – такого хорошего человека?