Утомлённый до предела, он устроил привал и как мог подлатал свои снегоступы. Внезапно со стороны, в которой осталась оленья туша, донёсся протяжный, растворённый расстоянием звук. Мышцы Чёрного напряглись. Он прислушался. Та же нота повторилась, усиливаясь. Ему показалось, что звучит несколько голосов. Стонущий унылый вой, оформленный чёрными фигурами леса и недобро мерцающими огоньками звёзд, звучал так, словно его издавал хор привидений, пытающихся пробиться сквозь тонкую преграду, разделяющую их и этот миры.
Сжав крепче своё копьё, Чёрный поспешил прочь – в направлении едва уловимого запаха дыма. Несколько раз у него начинали подкашиваться ноги, и он порывался сделать привал, но его снова настигал тот же переполненный вселенской тоской звук, понуждая двигаться дальше. Упорным натиском ветру удалось смести облака с большого участка неба почти правильной шестиугольной формы. Две стороны шестиугольника упирались в смутно угадываемые горные цепи. На обнажённой ткани неба замерцали сложной гирляндой созвездия – будто сигнальные огни на чёрной броне огромного инопланетного корабля.
Он шёл ещё около двух часов, когда лес вдруг начал редеть, отступая за спину Чёрному и влево. Ещё через полчаса Чёрный шагнул на открытое пространство. От неожиданности он остановился и инстинктивно сделал шаг назад. Он освоился в лесу, привык находиться среди деревьев, и в темноте голая равнина показалась ему более опасной. Он чувствовал себя на ней неуютно, как лесной зверь. На полминуты обрезок луны выглянул из-за туч, и в излучаемом ею свете стали видны неуклюжие строения – в полукилометре от края леса.
Сердце у Чёрного забилось сильнее. Но переживаемое им ощущение не было радостью. Это было нечто вязкое и тревожное. Какое-то шестое чувство подсказывало Чёрному, что радоваться было особо нечему. Непрошенное, перед ним всплыло лицо Ланы с грустной улыбкой. Он мотнул головой и заставил себя зашагать в сторону поселения.
Подойдя вплотную, Чёрный понял отчасти источник своего беспокойства. Ни одного огонька. Ни одного звука. Ни лая собак, которые должны были бы почуять его приближение. Обоняние тоже не сообщало ничего обнадёживающего. Дымный запах, который привёл его сюда, чувствовался здесь отчётливо, даже излишне. Но кроме него не было ни запаха пищи, ни других ароматов, свойственных человеческому жилью.
Усталость одержала верх над осторожность. Он дошёл по снегу до крайнего строения – достаточно грубого деревянного жилища, по сути – хижины, образованной вбитыми в землю брёвнами с дощатыми перекладинами и землёй поверх. Зияющее темнотой отверстие с одной стороны, вероятно, служило и окном, и входом. Чёрный прислушался. Ничего. Он осторожно шагнул внутрь, выставив своё примитивное оружие перед собой. Внутри у входа всё было заметено снегом. Чуть в глубине земляной пол был засыпан соломой или сеном, судя по звуку, который эта подстилка издавала, когда Чёрный на неё ступил. Всё же после ночёвки в снежной берлоге это был пятизвездочный отель. Он сел, прислонился спиной к углу и, держа еловую ветку наготове между колен, мгновенно уснул.
Проснулся он внезапно. Просто у него вдруг сами собой открылись глаза. Серое молоко рассвета лилось на заснеженный участок пола. Тишина была всё так же ошеломляюща. Но рука Чёрного крепко сжимала «копьё» из еловой ветки. Что-то же его всё-таки разбудило? Он стал чуток, как дикий зверь. И сейчас его одолевало ощущение присутствия – то же самое, которое преследовало его некоторое время назад в лесу.
Стараясь как можно меньше тревожить доминирующее безмолвие, он вышел из хижины и огляделся, готовый в любое мгновение принять бой, ибо убегать на снегоступах, а тем более без них, было невозможно.
В мутном утреннем свете перед ним предстала странная картина. Поселение представляло собой скопление неуклюжих разномастных строений. Все они были грубо сработаны из дерева, с соломенными, реже дощатыми крышами и изредка попадающимися крошечными оконцами без признаков ставен или стёкол. Поселение было, без сомнения, мертво. Дверные проёмы если когда-либо и дополнялись дверями, то теперь от последних не осталось и следа. И нигде ни души, ни звука, никаких признаков обитателей. Запах дыма всё так же отчётливо чувствовался в воздухе, но его источником были сами брёвна и доски жилищ – очевидно, когда топили, они отапливались по-чёрному.
Чёрный двинулся вдоль узкого извилистого прохода между «домами» – вероятно, главной улицы. Пожалуй, больше всего его удивило не отсутствие людей в этом месте, а своя собственная реакция на это открытие. В душе он ощущал одновременно и разочарование, и долю тоски, но к ним примешивалась также различимая нотка… облегчения. Это настроение начало формироваться в нём ещё тогда, когда погибли его родители. С того самого момента мир будто обернулся против него. И события дней, прошедших до того, как он оказался в снежной пустыне, заставили его почувствовать это особенно явственно.
И всё же Чёрный оставался человеческим существом. И как человек он подспудно переживал одиночество. В людской среде это переживание было затушёванным, замаскированным поверхностными контактами с окружающим миром. Здесь формулу дистиллировала сама среда. И чем более успешными были его попытки выживания в ней, тем более сильнодействующей формула становилась.
Задумавшись, Чёрный не заметил, как дошёл до противоположного края пустующего поселения. Шорох заставил его подскочить и почти потерять равновесие. Он пригнулся, оглядывая хижины и держа «копьё» наизготовку. Тишина наполнилась угрожающим значением. Сами строения казались ему притаившимися живыми существами с зияющими пастями дверных проёмов. И он не удивился бы, если бы они с рычанием бросились на него. Дай он только слабину. Чёрный до предела напрягал органы чувств, но всё не мог определить источник опасности. И одновременно он физически ощущал на себе чей-то пристальный взгляд. Словно два лазера, глаза этого существа прожигали его насквозь.
Чёрный не видел, но был почему-то уверен, что неведомый наблюдатель – человек. За последние двое суток, посвящённых борьбе с дикой природой, он отвык от людей. Он был готов к нападению дикого зверя, но мысль встретиться сейчас лицом к лицу с этим человеком приводила его в ужас. Бурное воображение заранее наделяло этого потенциального противника дьявольской хитростью и исполинской силой.
Страх вырвался из горла Чёрного хриплым дрожащим звуком. Он потряс «копьём», как это, вероятно, делали далёкие пещерные предки человека, встретившись с непонятным или более сильным врагом. Противник не отреагировал, очевидно не желая выходить на открытый бой. Это привело Чёрного в ещё большее смятение. Сдерживающие центры рухнули, и, повинуясь одним инстинктам, он бросился бежать. Через несколько неуклюжих шагов на снегоступах он спотыкался и падал лицом в снег, тут же утопая в нём чуть не по грудь, начиная с головы. Но немедленно выкарабкивался, барахтаясь, как насекомое в ловушке муравьиного льва, вставал и пытался бежать снова.
За ним была погоня. Преследователь что-то кричал. Чёрный бросил взгляд назад и увидел довольно крупную фигуру в лохмотьях и звериных шкурах. Человек с лицом, заросшим густой рыжей бородой, махал руками, наверное, угрожая. Чёрный спешил изо всех сил, но враг настигал его неумолимо, как кошмар. Чужое дыхание оказалось уже совсем близко – за спиной; Чёрный развернулся всем корпусом и приготовился к сражению не на жизнь, а на смерть. Противник ловко уворачивался от «копья», отбивая выпады своей более короткой и увесистой дубинкой – тоже сработанной из обломанной ветки. Он всё время что-то кричал, и до Чёрного не сразу дошёл смысл его слов. Точнее, он забыл, что эти звуки можно воспринимать как слова, что это – речь. Вдруг до его ушей долетело одно особенное сочетание звуков, и Чёрный застыл как вкопанный. Противник тоже прекратил двигаться, насторожившись. Он повторил те же звуки в том же порядке. Кипяток крови немного отхлынул от головы, и мозг Чёрного теперь смог уже воспринять звуковой поток как нечто единое – самостоятельную неделимую формулу. К нему вернулась способность понимать слова.