Снег повалил крупными хлопьями, воздух действительно стал немного теплее. Чёрный вдруг почувствовал страх и неохоту покидать своё убежище. Это переживание было знакомо, вероятно, пещерным предкам человека. Окружающий мир кишел настоящими и мнимыми опасностями. Чёрный не мог отделаться от впечатления, что второй волк, а может, и его товарищи скрываются в этом лесу, вставшем непроходимой сизой стеной. А где-то его ждал Известин.
Он мог заделать пробоину в своём убежище или даже построить новое. Туши волка ему хватит в пищу на несколько дней. Но он понимал наивность подобных планов. Его добыча уже почти насквозь промёрзла. Пробить шкуру и оторвать кусок мяса не представлялось возможным. Да и так, сырое, оно представляло сомнительную ценность, а источника огня у Чёрного с собой не было. Всё это время его тело тратило уйму калорий из запасов, чтобы окончательно не замёрзнуть. Восполнять их было нечем. Волки действительно могли напасть стаей, и он, ослабленный, вряд ли сможет долго сопротивляться. В любой момент погода могла стать ещё холоднее. И он решился. Двигаясь по краю леса, он будет отчасти защищён от ветра и снега. Среди лесных растений, быть может, найдётся что-нибудь съедобное, вроде лещины. Если к наступлению темноты он никого не встретит, то сможет вернуться на равнину и сделать ещё один временный ночлег. Конечно, он мог встретить хищников или замёрзнуть, но по крайней мере он погибнет в борьбе. Если же он останется на месте, то раньше или позже печальный конец гарантирован.
Мутное солнце так и не нашло в себе сил пробиться сквозь плотные кордоны туч. Свет, словно разбавленный молоком, не освещал пейзаж, а заполнял его объёмом и очертаниями. Снегопад то усиливался, то ослабевал. Чёрный выбрался из своего убежища и начал движение, осторожно ступая по тонкой ледяной прослойке между пушистыми слоями снега. Он не сделал и трёх шагов, как снова провалился по пояс. Через десять минут усилий ему стало жарко. Мышцы дрожали, грозясь отказать. Жажда мучила нестерпимо, но Чёрный знал, что от снега во рту проку будет немного. Волчьи укусы болели всё сильнее, несмотря на то что он пожертвовал одним рукавом рубашки и использовал его в качестве бинта.
Наконец он добрался до кромки леса и упал, обессиленный, словно потерпевший кораблекрушение, который доплыл до берега. Неизвестно, сколько он так лежал бы, хватая ртом воздухом и слушая собственное колотящееся сердце, но внезапно до него донеслась отдалённая протяжная нота. В призрачном, едва различимом звуке было столько тоски, что у Чёрного зашевелились волосы на голове. Он поднялся на ноги и двинулся по краю леса в противоположном от источника звука направлении.
Через полчаса пути он наткнулся на неглубокий овраг, и, как он и надеялся, на дне оврага обнаружился небольшой ручей, спрятанный под слоем снега и льда. Вода подо льдом струилась быстро, не давая морозу взять себя в тиски. Первым делом Чёрный напился кристально чистой вкусной жидкости. Затем он заставил себя размотать прокушенную руку и засунул её в ледяную воду. Он почти перестал чувствовать конечность, пока смывал с неё кровь и промывал раны. Он не слишком возражал, ибо холод уменьшал и боль.
Вернувшаяся дрожь заставила его заторопиться. Он прошёл ещё километра два. Передвижение по лесу требовало меньших усилий, ибо снежный настил был здесь значительно тоньше. Иногда, впрочем, ели выстраивались плотными группами, словно хулиганы, преграждавшие путь, и тогда ему приходилось возвращаться и искать пролысину. Внезапно перед ним шмыгнула белка. Он бросился за ней в неконтролируемом охотничьем порыве, но, конечно, не успел. Зверёк молнией взлетел на соседнюю ель и, по-хозяйски устроившись на ветке, адресовал Чёрному несколько коротких булькающих писков.
Чёрный только теперь обратил внимание, что ветви дерева были направлены в стороны, а ствол до половины лишён хвои. Сосны. Вот что здесь делает белка. Он упал на колени и принялся разгребать снежные наносы. И действительно, под снегом на хвойной подстилке нашлись шишки. Торопясь, он обдирал ногти, затем сообразил, что можно выбирать зрелые шишки, из которых орешки высыпаются сами. Ценой получасовых усилий и кусочка зуба он освоил искусство разгрызания.
Он разбросал снег под несколькими соснами и собрал достаточно шишек, чтобы обеспечить себе скромную трапезу. Во время её чувство голода несколько раз внезапно сменялось волнами тошноты, пока не привыкший к пищевым испытаниями последних дней желудок пытался приспособиться. Негромкий треск заставил Чёрного выпустить шишку из рук и подскочить. Он огляделся. Но среди плотно стоящих деревьев ему ничего не удалось заметить. Не отдавая себе отчёта, он повёл носом, втягивая в себя колючий морозный воздух. Сколь ни коротко было ещё время его пребывания в этой неизвестной среде, в нём естественным образом начали пробуждаться древние инстинкты, обеспечивавшие выживание человека на протяжении бесчисленных тысячелетий до того, как развилась цивилизация и он окружил себя искусственной средой. Он не знал, чем был вызван услышанный им звук, но на телесном уровне чувствовал, что ему нужно уйти. Он быстро собрал как можно больше шишек с собой, закидывая их за пазуху, и двинулся дальше, стараясь делать как можно меньше шума и часто останавливаясь, чтобы напряжённо прислушаться. Он ничего не мог разобрать сквозь оглушительную лесную тишину, но не мог отделаться от тревожного ощущения, что за ним кто-то или что-то следит.
Шишки только раззадорили аппетит, и теперь он испытывал нестерпимый голод, будто у него в животе образовалась чёрная дыра. Он терпел, приберегая оставшиеся семена на вечер и надеясь найти по пути ещё что-нибудь, годное в пищу. Благодаря острому голоду его зрение и обоняние необычайно обострились. Лёгкой близорукости – плода многолетней работы перед экраном – как не бывало, он различал мельчайшие детали за сотни метров. Нос сообщал ему о наличии разнообразных растений, которых он, разумеется, не знал. Чёрный различал теперь сквозь запах хвои и смолы даже запах мха и почвы из-под снега и отмечал, что, когда менялся запах, менялись и породы деревьев. Именно нос привёл его к сломанной ели на самом краю леса. Старое дерево переломилось ближе к основанию, и на торчащем карандашном обломке в метре от земли расположились дружным коллективом грибные шляпки. Будто эльфы-лилипуты, живущие в дереве, понастроили каскадом свои балкончики. Сходство усиливалось снегом, укрывавшим «крыши».
С некоторым сомнением Чёрный всё же оторвал одну. Разум предостерегал, но запах от гриба исходил заманчивый, и Чёрный решил, что это вешенки. Мякоть оказалась упругой и почти безвкусной, с лёгким терпким запахом. Он не удержался и съел всё, что росло на этом омертвевшем стволе. Сколько он ни искал на соседних деревьях, больше грибов на глаза не попадалось. Состоящие на три четверти из воды, грибы не утолили голод, а только притупили его ненадолго, и через час он разыгрался с новой силой.
Странным образом сейчас Чёрный не чувствовал усталости. Об истощении организма ему сообщали дрожащие мышцы и мимолётные приступы головокружения. Он вдруг осознал, что так долго не продержится. Со стариковской неторопливостью он присел в снег, опёрся спиной о сосновый ствол и погрузился в размышления. Мысли тоже текли неторопливо, но были на удивление ясными. Интуиция подсказывала, что ему ещё долго идти, но что, сжигая силы такими же темпами, он скоро больше не сможет двигаться. Больше всего энергии отбирала ходьба по глубокому снегу. Он приподнял левую стопу, посмотрел на неё в задумчивости. Если бы только у него были лыжи. Сожаление было бессмысленным, и он это понимал. Он приподнялся и принялся шарить под снегом. То, что было ему нужно, лежало прямо под руками. Довольно быстро он набрал несколько веточек нужной длины и толщины. Попробовал согнуть их руками, чтобы убедиться, что они достаточно упруги, отбраковал хрупкие. Затем ему пришлось повозиться, аккуратно распуская нижнюю часть своей кофты-свитера. Нитки он соединял по несколько в один тонкий жгут и с его помощью связал вместе набранные ветки в некое подобие плота. Примотанный к подошве, этот «плот» был призван послужить снегоступом. Чёрный попробовал опереться на ногу и остался доволен.