– Просыпайся!.. – бесцеремонный голос заставил видение исчезнуть. На его место заступила боль. Голове здорово доставалось в последнее время, подумал Чёрный, удивляясь, что она ещё вообще способна функционировать.
Тем временем его подняли под руки, усадили на стул. Крошечное окошко сбоку под потолком почти не давало света, но из него шёл холодный свежий воздух. И Чёрный с тоской скосил на него глаза, словно на ниточку, связывающую его с жизнью.
– Всё работает, Евгений Викторович, – сказал чей-то голос за спиной.
– Хорошо, – сказал тот же бесцеремонный голос. Его обладатель оказался в поле зрения Чёрного – рослый мужчина с редкими волосами, но без лысины и седины, с благородным, даже привлекательным лицом, если не считать известной резкости черт. С учётом морщин ему можно было дать лет шестьдесят пять, но движения его были уверенными и точными, будто ему было не больше сорока. Он сел за стол напротив, и Чёрный буквально ощутил на себе вес взгляда его тёмных немигающих глаз.
– Ну давай знакомиться, дружок, – заговорил он, особо тщательно выговаривая стоящие рядом согласные. – Я тебя узнаю – хоть и много годков прошло. А ты меня нет?
Этот тяжёлый взгляд и переваливающийся говор были однозначно знакомы Чёрному, но из-за боли в разбитой голове он не мог достаточно сосредоточиться и найти в памяти ответ.
– Долго я тебя искал, Саша. – Собеседник позволил себе улыбку, которая не коснулась верхней части лица. – Только вроде бы находится какая-то зацепка, так тут же она обламывается. Все всё забывают, теряют интерес, игнорируют как незначительное, и никаких следов не остаётся. Вроде как и не было тебя…
Высокий порылся в кармане пиджака, достал пачку сигарет, закурил, затем протянул пачку Чёрному, вопросительно подняв брови. Тот повёл глазами, отказываясь, и высокий кивнул:
– Правильно, береги здоровье, дружок. Пригодится. Видишь, по счастью, я давно занимаюсь темой того, в чём образованному человеку полагается сомневаться. И считаю, что сомневаться нужно, но заниматься тоже нужно. И извлекать пользу – во благо…
Чёрный не сдержался, несмотря на боль.
– Во благо кому – народу?.. – произнёс он насмешливо.
– Не-ет, – протянул собеседник, картинно выпятив губы и насупив брови, будто ученик дал неверный ответ. – Народу такого знать вовсе не полагается. Народ, Саша, глуп. Народ способен всё понимать только в примитивной форме, выдернутое из контекста, обвешанное мишурой ритуалов. Народ – стадо, а у стада должен быть пастух. Люди, называющие себя политиками, думают, что пастух – это они. Что ж, должно позволить им заблуждаться, чтобы они не мешали тем, кто держит их в руках…
– Спасибо за лекцию, – поблагодарил Чёрный. – Что ГСБ от меня нужно?
– О-о, – снова протянул высокий, – ГСБ. Да, конечно. ГСБ – это известная вывеска. Никто не мешает иметь несколько вывесок, впрочем… Что мне нужно – это чтобы мы с тобой поладили, Саша. Видишь ли, мне представляется, я могу кое-что сделать для тебя, и, насколько мне известно, ты способен делать вещи, которые помогли бы мне в решении некоторых сложных задач.
Этот взгляд давил Чёрного, словно на каждое плечо ему подвесили по пудовой гире. Более того, Чёрный был слегка удивлён. Он ожидал предложений типа «послужить стране», «спасти страну» или вообще всё человечество. Но этот ГБ-шный «Штирлиц» со взглядом удава не тратил времени на дешёвую обёртку патриотизма. Это означало, что он понимал, с кем имеет дело, и, соответственно, был опаснее любителя махать кулаками – Родика и всех его коллег.
– Почему вы решили, что от меня вам может быть какая-то польза? – задал Чёрный осторожный вопрос.
Во взгляде собеседника мелькнул намёк на веселье. Он, несомненно, потешался над наивностью этого парня, который решил было, что он не сделал своей работы.
– Я мог бы тебе сказать, что я читал твоё дело. Что есть свидетели. – Он сделал паузу, покачал головой. – Но даже этого не нужно. Я тебе скажу одно слово, Саша: «пожар».
Чёрный вздрогнул, вглядываясь в это лицо. Ему вспомнилась морозная улица, скользкий спуск… Неужели?..
– Как вас зовут? – поинтересовался Чёрный, всё ещё с сомнением вглядываясь в эти резкие черты.
– Известин, Евгений Викторович, с ударением на первом «и». Я вижу, что ты меня вспомнил, Саша. Ты не ошибся. Это я. Ты меня тогда сразу забыл, а я тебя – нет. – Он закурил ещё одну сигарету. – Но довольно ностальгии по былому. К делу. Как ты, быть может, уже заметил, я очень ценю время. И своё, и чужое. Я представил тебе пряник. Но его никогда не бывает достаточно. Люди почему-то всегда настаивают, просто требуют и стучат ногами, чтобы им показали кнут, прежде чем они начнут принимать решение. А ведь это глупо. Многие согласились бы ради пряника только и избавили бы себя от неприятных психологических последствий осознания роли принуждаемого. И всё же кнут. Ты, верно, насмотревшись голливудского макдоналдса для ума – всяких шпионских триллеров, думаешь, что сейчас тебя начнут лупить по морде, топить в помойном ведре, резать на куски или обкалывать «сыворотками правды»? Не волнуйся. Хоть в здешнем арсенале имеется более чем изобильный набор таких технических приёмов, не в моих привычках начинать знакомство с подобных грубостей. Тем более что нужный мне продукт – не информация, не чертежи, не деньги, зарытые в чьей-то могиле в далёком лесу, а нечто, что является неотъемлемой частью тебя самого. Поэтому к членовредительству я предпочёл бы не прибегать вовсе. У меня в руках даже не кнут, а скорее просто стимул. К моему искреннему сожалению, этот тупоголовый дикарь, числящийся здесь стажёром, без всякой санкции отправил на тот свет твоего близкого друга Константина. Кстати, ты, наверное, давно не встречался с дядей Владом?..
Чёрный почувствовал, как внутри него натянулась струна. Дядя Влад – брат его матери – тишайший человек и всегда с доброй улыбкой. Внешне он всегда напоминал постаревшего Шурика – героя гайдаевских комедий. С похожим наивным, почти детским взглядом, в очках и клетчатой бумазейной рубашке, которую он носил почти круглый год. Дядя Влад жил скромно даже по советским меркам, но обязательно приносил Саше какие-нибудь маленькие подарки, будь то просто печенье или несколько цветных карандашей. Саше было шесть лет, когда дядя Влад вдруг перестал выходить, звонить и приезжать. Когда через две недели он не показался даже на мамин день рождения, мама заволновалась и подняла на ноги милицию. Милиция не смогла найти никаких следов.
Через год жители села в 60 километрах от города наткнулись в лесу на человека в лохмотьях – остатках странной кожаной одежды. Человек выбежал к ним, выкрикивая и бормоча что-то непонятное о том, что его преследуют какие-то силы, что эти силы несут угрозу всему миру. Он взял предложенную еду, но отказался вернуться с людьми в село. Через неделю милиция выловила его в лесу. Его фотографию опубликовали в газетах. Несмотря на заросшее и израненное лицо, мама узнала своего брата.
Однако он не узнавал никого. Чёрный помнил его взгляд – потерянный и затравленный. Он всё время оглядывался, вздрагивал от каждого шороха. Только на какое-то мгновение, когда они все уже выходили из палаты и Саша обернулся, ему показалось, что глаза дяди Влада прояснились и что он едва заметно помотал головой, словно давая племяннику какой-то знак.