Василий побагровел, его шея налилась кровью. Закашлявшись, он схватился за горло. Выроненный крест глухо ударил в пол.
Ярила повернулся лицом к двери. Березин поспешил за ним и обернулся, выходя. Василий задышал, откашливаясь. Ягода склонилась над ним, давая напиться прямо из кувшина. Дверь хлопнула.
– А ведь они меня не видели, Ярила? – осторожно поинтересовался Березин, когда они оказались за воротами.
– Чувства их затуманены ложью, а взор отягощён верой в своё бессилие, – кивнул волхв, – как же им видеть?
– А ежели не послушает тебя Василий, Ярила? – спросил Березин.
– Тогда с ним случится в точности, как я сказал, ибо верит Василий в мои слова куда сильнее, чем в бога.
Березину почудилась усмешка у того под его усами.
– Сила убеждения? – проговорил профессор себе под нос. – Психосоматика?
– Назови как тебе сподручнее, – наклонил голову Ярила. – Но ты мыслей не распускай по пустякам, родич. Нас с тобой дело поважнее ждёт…
Изба, в которую привёл Ярила Березина, была пуста. Чистые стены. Земляной пол, усыпанный опилками, два крошечных оконца, затянутых бычьим пузырём. Несмотря на отсутствие хозяев, на столе горела большая сальная свеча, в печке краснели угли, из недавно извлечённого горшка, стоявшего на ней, шёл сильный летучий запах, отдалённо схожий с тем, что Березин уловил во время недавнего свадебного обряда.
Деревянным черпаком Ярила из горшка налил Березину полкружки и предложил:
– Попей, Всеслав Ингваревич.
Березин отхлебнул немного пахучего варева:
– Зачем это, Ярила?
– Для тебя и для дела. – Добронравная усмешка была теперь почти видна на длинном лице волхва.
– И что со мной от него будет?
– А ты, родич, разве не заметил, что после напитка Искриного у тебя и ноги лепше сгибаются, и сердце звонче бьётся? – Волхв прищурился смешливо.
Березин задумался. Поразительно. Ведь даже… там… когда он убегал от джипа, суставы не болели, а сердце не схватилось привычной колкой болью. Психосоматика?
– Вот так-то, родич. А поверх того, ум твой стал свободнее и гибче, и ведение начало в тебе проявляться. Ну да, за словом и делу пора, – лицо его разгладилось, приняв своё обычное задумчивое выражение, – ты запомнил, что на озере пели?
Березин поставил кружку на стол:
– Чудная песня, Ярила. Запомнил, урывками…
– Это не совсем песня, родич. Это ключ. И для тебя их у меня – связка.
– Ключ от чего?
– Как тебе ведомо, «ключ» ещё значит «источник», Всеслав Ингваревич, – посерьёзнел волхв, – и плыть тебе надобно далее – вверх по реке лет – к источнику. Всё, что узрел ты пока, – есть часть ответов, а у источника – начало и главный ответ. А какой он, мне неведомо. Если бы я мог его знать – не было бы тебя здесь. Дар твой главный, родич, хоть на той же силе, что и мой зиждется, да есть другой и редкий плод древа ведения. Ибо дано тебе песню в речи слышать и каждого звука суть впитать. А теперь слушай и втори…
И вновь колдовская сила ритма древнего языка захватила Березина. Звуки то взрывным эхом отзывались в его ушах, то ласкали слух бархатом, то держали в напряжении внезапными горловыми смычками. Этот протославянский был старше любого известного профессору достоверного языка. Березин оказался в области гипотетического, и эта гипотеза оживала сейчас прямо перед ним, в его ушах и на языке.
Одну за одной, Ярила представил ему для начала пять песен, извлекая их словно из самóй дремучей глуши ушедших времён. Березин едва сдерживался, чтобы не задрожать от восторга. Ему требовалось всё меньше и меньше подсказок Ярилы. Значения начинали раскрываться перед ним сами. С каждым новым слоем Березин все больше доверял своему чутью, которое он сам назвал бы раньше талантом лингвиста, а Ярила в контексте обозначал словом «ведение».
Время пролетало незаметно. За окнами забрезжил рассвет, затем солнечные лучи, рассеиваемые плёнкой бычьего пузыря, подсветили стол размытым пятном, которое начало медленно переползать на пол.
Не чувствуя усталости, Березин повторял за Ярилой десятую песню, когда крики снаружи нарушили безмятежное течение дня. К ним присоединились гулкие удары в барабан, но Ярила не выказал тревоги или удивления. Он продолжил повторять песню, самую сложную и древнюю из всех. Даже топот ног на улице и во дворе не в силах был нарушить его сосредоточенное внимание, и Березин, по его примеру, старался не «распускать мыслей».
В дверь постучали быстро и тревожно. Не получив ответа, пришедший дёрнул дверь, и в проёме показалось измученное волнением лицо свахи. Её голубой платок сбился, выпуская пряди вьющихся русых волос.
– Ярила, княжье войско перед валом!.. С войной идут! – запыхалась она.
– Знаю, – спокойно ответил ей волхв, – не души себя тревогой, Людмилушка, ступай, я выйду сейчас к воротам.
– Готов, Всеслав Ингваревич? – обратился Ярила к Березину, когда за свахой захлопнулась дверь.
Березин промолчал. Переход был слишком резким. В его ушах ещё стояли звуки десятой песни, он не мог перестать обрабатывать её в своём сознании.
– Вижу, что не готов ещё, родич, но время не терпит. Двигаться дальше тебе надобно… – Он поглядел на Березина испытующе. – Ну да я тебе помогу быстроту набрать. Пойдём…
Почти всё население городища вышло к ограде и воротам. Березин узнавал лица людей, присутствовавших вчера на свадебном обряде. Был здесь и Радимир, в кожаном панцире и с тяжёлым топором. Небольшая городская дружина была вооружена копьями и деревянными щитами. Остальные жители держали вилы, топоры, заострённые печные ухваты и деревянные колотушки. Шлемов не было ни на ком.
Следуя за Ярилой, Березин прошёл через скопление людей и поднялся на деревянный помост над затворёнными воротами.
Несколько охотников-лучников почтительно расступились, давая волхву дорогу. Подойдя к коренастому плотному человеку в панцире и с мечом на поясе, Ярила спросил:
– Много их, воевода?
Тот повёл рукой в направлении вала и проговорил не спеша:
– Да побольше, чем нас, погляди сам.
Луг за валом блистал, как море на солнце. Пластины панцирей, кольчуги, шлемы и острия копий – каждый кусочек металла сиял и переливался. Небольшой отряд всадников приблизился вплотную ко рву перед земляным валом. Дощатый помост, обычно служивший для перехода через ров, был убран.
Передний всадник в богато украшенной позолотой и узорами броне поднял голову в остроконечном шлеме.
– Эй, воевода, отворяй ворота! – загремел его низкий голос. – Сам видишь, не устоять вам!
– А вы кто будете? – спросил воевода, щурясь на солнце.
– Добрыней меня кличут, Иоанн во крещении! – ответил всадник. – Дядя князя Владимира Святославича и воевода войска княжеского!