«Я постоянно ощущаю твои прикосновения, и они проникают мне прямо в сердце. Я чувствую твою любовь ко мне, хоть и не заслуживаю ее. Я люблю тебя и буду любить всегда – вечно».
Он не говорил этого вслух, тем более жене, но знал, что долго их брак не продержится, если что-то не предпринять.
Хотя муж был полностью на ее стороне, другие люди сильно осложняли Шелли жизнь – по ее мнению, совершенно незаслуженно. Она возмущалась тем, как местные жители стали относиться к ним с Дэйвом после получения наследства. Соседи – под предводительством шерифа округа в отставке – считали, что Нотеки не имеют никаких прав на имущество Мака. Шериф подозревал, что дело с его смертью нечисто.
Шелли не могла взять в толк, почему горожане ее не одобряют. Она всего лишь была добра к Маку и заботилась о нем, как о собственном отце. Устроила Рона к нему помощником. Следила, чтобы Рон ухаживал еще и за садом Мака. Если и есть на свете человек добрее ее, она такого не знает.
4 сентября 2002 года Шелли позвонила своему адвокату. Тот официально зафиксировал ее звонок и сообщил другим адвокатам Шелли, что надо принимать какое-то решение относительно притеснений в ее адрес.
«Полицейский патруль Саут-Бенд неоднократно требовал у Нотеков документы. Полиция всячески осложняет Мишель и ее мужу жизнь. Один офицер дошел до того, что пригрозил Дэйву: сказал, что тому надо быть осторожней, когда он куда-нибудь едет».
Все эти нападки только распаляли Шелли, и ее гнев обрушивался на Рона. Прошло уже несколько месяцев после смерти Мака, а она продолжала обвинять его в убийстве.
– Ты разделался с Маком, Рон! Ты, черт побери, его убил!
– Я не убивал, Шелли. Он упал. Упал из своего кресла.
– Врун! Я знаю, ты это сделал, и полиция скоро явится за тобой. Явится, вот увидишь! Поклясться могу.
Постоянная угроза того, что его арестуют и посадят в тюрьму за убийство Мака, все это время нависала над Роном. В машине он пригибался, если мимо ехал полицейский патруль. Если стучали в дверь, Шелли говорила ему прятаться.
– И чтобы ни звука! Они тебя уведут – и поминай как звали.
Тори понимала, что задумала ее мать. Шелли хотела, чтобы Рон жил в страхе, потому что знала: если полиция до него доберется, он может рассказать, что она делала с ним.
Глава шестьдесят шестая
В последний раз Сандра Бродерик виделась со своим старинным другом Роном Вудвортом за обедом в «Слейтерс Дайнер» в Реймонде летом 2002 года. Рон выглядел исхудалым и нездоровым. Она была потрясена его преображением, физическим и эмоциональным. В былые времена он отличался чувством юмора, был остер на язык. Благодаря своему обаянию привлекал к себе людей. Этот же Рон казался совсем другим. Он сообщил Сандре, что Шелли дает ему три вида таблеток от депрессии. Сандра с подозрением наблюдала за тем, как он принял их тогда же, за едой.
– Лекарства помогают, но головные боли остаются все равно.
Рон выпил зеленую пилюлю, потом коричневую, а потом еще белую капсулу.
– И консультации с врачами и с психологом тоже.
«Он пришел весь грязный, неопрятный, – вспоминала Сандра позднее. – А ведь раньше очень следил за собой. Держался отстраненно и разговаривал бессвязно».
Чем дольше они говорили, тем больше давняя приятельница Рона по военной службе начинала волноваться за него. Она ясно видела, что Рон в большой беде. И решилась сказать ему об этом.
Рон посмотрел на нее пустыми глазами. Ничего из сказанного ею не дошло до него. Он был словно в тумане и даже не замечал, насколько стал слабым и тощим.
«Это был не тот Рон, которого я знала уже двадцать лет».
Вскоре после того обеда в «Слейтерс» Рон неожиданно позвонил Сандре, чем очень обрадовал ее. В первый – и единственный – раз он сказал, что в доме Шелли творится нечто беспокоящее его.
– Она отобрала у меня машины и не отдает назад.
Сандра не верила своим ушам.
– Не отдает?
– Нет, – подтвердил он. – Я неоднократно ее просил.
Это открытие так поразило Сандру, что она из своего дома в Айрон-Спрингз бросилась в Монахон-Лэндинг. Медленно проехала мимо дома Шелли и увидела, что обе машины Рона, коричневая и синяя, припаркованы снаружи.
Останавливаться и говорить с хозяйкой Сандра не стала.
«Я не хотела вступать в конфронтацию с Шелли», – признавала она.
Если бы Сандра остановилась, то могла бы увидеть то, что Шелли скрывает.
Сэми тоже очень тревожили перемены, происходившие с Роном. Она спросила у матери про его потерю веса.
– С Роном все в порядке?
Шелли тут же перешла в оборонительную позицию.
– Что ты имеешь в виду?
– Он не заболел?
– Нет.
– Просто он очень похудел. Вот и все.
– Ему надо было похудеть, Сэми. Он был толстый. А сейчас питается здоровой пищей. Никакого пищевого мусора. Да он в лучшей форме, чем был когда-либо. У него мышцы – а раньше не было.
Ее мать упирала на то, что работа на ферме помогает Рону держаться в тонусе.
– Ему нравится работать на улице, – говорила она.
Потом Шелли обрезала Рону волосы, в том числе его любимый хвост на затылке. Сэми подошла к нему во дворе и, убедившись, что мать не слышит, спросила, все ли с ним в порядке.
– Мне так больше нравится, – сказал он. – Без волос удобнее.
Она спросила и о проблемах с зубами: похоже, у него остался всего один целый зуб во всем рту.
– Ну остальные все равно были вставные, – махнул он рукой. – Я жду, когда мне изготовят протез, Сэми.
Естественно, никакого протеза не было. Когда зубы у Рона начали выпадать, Тори как-то спросила Шелли, не надо ли им отвезти его к стоматологу.
– Ему нужно вставить зубы, мама, – сказала она.
Шелли только пожала плечами.
– Ему нельзя к стоматологу, потому что у полиции ордер на его арест. Никто не станет его лечить. К тому же, – добавила она, – протезы стоят слишком дорого.
Глава шестьдесят седьмая
В последний раз Никки виделась с матерью в ресторане «Оливковая роща» в Олимпии, в 2002 году, после смерти Мака. Никки сомневалась, стоит ли им встречаться, но решила, что ничего не теряет. Может, все как-то наладится? Сэми продолжала сообщать сестре, что с Тори все в порядке.
«Она говорит, что мама по-прежнему странная, но с ней обращается хорошо. Не так, как с нами».
Шелли принарядилась для такого случая и выглядела очень хорошо. Но Никки сразу же стало ясно, что все это – только камуфляж.
Ее мать осталась точно такой же, какой была.