9 мая 2001 года Шелли назначили испытательный срок. От этого у нее случился гипертонический криз, о котором она позднее заявила начальству. В своем стиле, Шелли снова оспорила все пункты обвинения, причем в письменной форме. Она грозила подать жалобу.
Супервизор так описал их встречу:
«Она сказала, что я ее сразу невзлюбил. Что я зол на нее. Что веду себя с ней как полицейский. Миссис Нотек плакала и говорила, что у нее давление 180/120. Что ее бросил муж, и ей необходима эта работа».
Несколько недель спустя Шелли зашла еще дальше. Заявила, что в агентстве к ней относятся «враждебно». Она нарушала рабочий график и в то же время постоянно обещала исправиться.
«Миссис Нотек заявляет, что к ней относятся предвзято, – писал ее начальник. – Говорит, что я не прислушиваюсь к ней, а другие сотрудники за ней шпионят».
Одновременно он ставил под сомнение подлинность телефонных звонков с жалобами на другую их сотрудницу.
– Рон Вудворт – ваш друг? – спросил он Шелли.
– О нет, – ответила она.
Начальник не сообщил, что звонки на их бесплатный номер отслеживаются и все те жалобы поступили от Рона. Он также не сказал, что сотрудница, на которую он жаловался, рассказывала, что дочь Шелли, Тори, называла его «дядей Роном», а в 1998 году он упомянул о Шелли как о своей «сестре». И что другая коллега видела на доме Шелли табличку с надписью «Парковка для дяди Рона».
Позднее Шелли все-таки уведомили о жалобах, характер которых был весьма расплывчатым. Но не сообщили, что та сотрудница из-за них стала волноваться за свою безопасность и начала запирать дверь кабинета в течение рабочего дня, чтобы защитить «свое место в агентстве, свои документы и свою личность».
Шелли, поколебавшись, ответила уже в другом ключе:
– Ну, Рона у нас давно нет. Он уехал какое-то время назад.
В 3:30 ночи 31 мая Шелли оставила голосовое сообщение на автоответчике агентства. Она сообщала, что в семье случилась чрезвычайная ситуация, так что завтра ее не будет на работе. Агентство начало процедуру увольнения.
Спустя три недели, 19 июня 2001 года, Агентство по делам пожилого населения выдало Шелли чек на сумму 4849 долларов – ее расчет. По иронии судьбы в тот же момент с ней разорвала отношения и социальная служба, где она, по ее словам, считалась очень «ценным» сотрудником. Шелли приняла новости очень плохо. Собственно, она была в гневе.
Позднее тем же утром они с Роном проехали мимо окон офиса, и Рон показал средний палец той напарнице, которая якобы невзлюбила Шелли.
Глава пятьдесят вторая
Летом 2001 года подруга Рона по военной службе, Сандра Бродерик, переехала из Такомы в Копалис-Бич на побережье штата Вашингтон, всего в часе езды от Реймонда. Она собиралась восстановить отношения с Роном, который на тот момент жил у Нотеков. Сандра неоднократно звонила туда, но Шелли всякий раз говорила, что Рон во дворе или что его нет дома. Сам он ни разу не взял трубку.
Это было и утомительно, и тревожно.
Потом Шелли холодно сказала Сандре, что вообще не знает, где находится Рон. Но та не собиралась сдаваться. Сандра была уверена – дело тут нечисто.
– Лучше скажи ему, чтобы позвонил мне как можно скорее, или я обращусь в полицию, Шелли. Я не шучу.
– Я не знаю, где он, – отрезала Шелли.
– Тогда я подаю в розыск, – заявила Сандра. – Полиция явится к тебе в дом.
Спустя чуть меньше суток телефон Сандры зазвонил. Это был Рон. Он показался ей расстроенным и нервным. Сказал, что у него проблемы с деньгами. И вдобавок с полицией.
– Приходится скрываться, – рассказывал он. – Шелли прячет меня на чердаке. У полиции ордер на мой арест.
Сандра услышала какой-то шелест. Кто-то дышал в телефонную трубку.
– Шелли! Я знаю, что ты подслушиваешь, – сказала она. – Лучше повесь трубку – сейчас же!
Вторая линия, щелкнув, отключилась.
Рассерженная, но полная решимости помочь, Сандра предложила Рону работу в ресторане, принадлежавшем ей.
– И ты можешь жить у меня.
Рон равнодушно отказался – даже не задумавшись.
– Нет, – сказал он, – Шелли помогла мне найти новую работу. Сиделкой в Сиэтле.
Они еще немного поговорили, но разговор – как и предложение о работе – ни к чему не привел.
Сандра тревожилась, но не знала, как поступить дальше. Рон – взрослый человек. Он сказал, что у него неприятности с полицией, и она просто не могла сделать для него больше, чем уже сделала.
Неделю спустя ей позвонила Шелли.
– Ты только беспокоишь Рона, – напустилась она на Сандру. – Это плохо для него. Держись от него подальше, поняла?
– Нет, – отрезала та. – Кто-то должен позаботиться о нем. Ты, Шелли, этого не делаешь.
Шелли бросила трубку.
Сандра, конечно, была права. Рон тонул – хоть он и не сказал ей об этом, но в своих попытках доказать, что Шелли – лучший социальный работник в мире, он несколько раз перешел границу. В действительности, тем летом он получил письмо из адвокатской конторы в Сиэтле, представлявшей интересы Агентства по делам пожилого населения. Рону официально предписывалось не приближаться к офису агентства в Реймонде, потому что он угрожал служащим и нарушал их безопасность. Запрещались любые контакты, включая отправку им писем и телефонные звонки.
«В противном случае персонал вызовет полицию, и вас арестуют за нарушение предписания».
С того момента, как Шелли Нотек вошла в его жизнь, та превратилась в сплошную черную дыру из денежных проблем, неприятностей с полицией и семейных стычек. Шелли же только подливала масла в огонь, делая ситуацию все сложнее и сложнее.
Глава пятьдесят третья
В свои пятьдесят шесть Рон очень страдал от разногласий с матерью, Кэтрин Вудворт.
А его новая подруга Шелли Нотек активно подогревала их ссоры.
Кэтрин пожаловалась кому-то из родных, что сын совсем не заботится о ней. Рон страшно негодовал. Шелли со своей стороны говорила, что Рона могут привлечь к ответственности за пренебрежение сыновьими обязанностями. После такого позора ему уже не отмыться. Официальная жалоба еще не была подана, а Шелли уже убедила его подумать над опровержением.
С ее помощью Рон составил длинный список того, что считал несправедливым в обвинениях матери. В основном она жаловалась на несоблюдение чистоты в ее трейлере, в первую очередь на нашествие блох, которых, по ее словам, принесли в дом кошки Рона.
«Я поддерживал чистоту в доме в соответствии с ее требованиями. Если мать говорила, что в доме требуется уборка, я тут же ее проводил. Мои кошки жили исключительно дома, и у них не было блох, когда я переехал к матери».