И тут Летиция, повинуясь некоему неслышному голосу, вдруг застыла возле костра, вскинула вверх руки, и все ее тело затрепетало, точно охваченное языками пламени.
Затем она запрокинула голову, глядя на звезды и словно призывая всех, кто видел ее в этот момент, обратить к небу свои взоры.
Так она стояла, замерев, совершенно неподвижно, а музыка таяла, становилась все тише, пока не стала похожа на еле слышный шепот, а вскоре и вовсе замерла, затихла где-то вдали. Какое-то время кругом царила полная тишина, затем король, не сделавший ни единого движения с момента начала танца Летиции, глубоко, всей грудью втянул воздух, точно до той поры вовсе не осмеливался дышать.
И лишь когда вновь тихо зазвучала музыка, он, казалось, очнулся и пригубил вина из кубка.
— Я и понятия не имел, насколько прекрасны цыганские танцы, — нарушив тишину, заметил он воеводе. — Уверен, Савийя — само совершенство! Нет в мире лучшей танцовщицы!..
— А если и есть, мне она неизвестна, — откликнулся воевода.
Король уже было собрался посетовать на то, что пропадает такой талант, но вовремя спохватился и не стал обижать цыган.
И вместо этого заметил:
— Просто с трудом верится. Похоже на сон.
Воевода усмехнулся.
— Завтра ваше величество будет говорить, что это и есть наше колдовство. Или же припишет это воздействию вина. И не поверит, что видел такое чудо своими глазами.
Король промолчал.
Он думал о том, что виденный им только что танец вызвал чувства, прежде ему неведомые и совершенно непостижимые.
Ему не хотелось признаваться в этом, и в то же время он знал, что, хотя не произнес ни слова, воевода догадывается о его мыслях и чувствах.
Стараясь поскорее вернуться к реальности и вновь обрести обычную для него самоуверенность, король заметил:
— Если это действительно было колдовство, то, сознаюсь, мне очень понравилось. Нельзя ли увидеть что-нибудь еще?
— Вы и вправду желаете этого, ваше величество?
— Ну разумеется! Я немало наслышан о цыганской магии, но ни разу не имел возможности наблюдать эти чудеса!
— У нашего племени есть очень своеобразный колдовской обряд, который может заинтересовать ваше величество. В том случае, если вы, конечно, не побоитесь принять в нем участие.
— Боюсь? Ну конечно же, я не боюсь! — воскликнул король.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен.
Настала пауза. Затем король добавил:
— Конечно! Я просто мечтаю увидеть. Может, никогда больше не представится случая.
Воевода пристально взглянул на него и заметил:
— Колдовской обряд, о котором идет речь и в котором я приглашаю принять участие ваше величество, называется цыганской свадьбой!..
Глава 5
Настала мертвая тишина. Король вскинул на воеводу удивленные глаза.
И тут медленно и робко из тени вышла Летиция.
Она уже успела снять головной убор, усыпанный драгоценностями, серьги и ожерелье, что были на ней во время танца, и сменила их на красный платок с золотыми монетками, так чудесно оттеняющими ее ясный белый лоб.
От бешеного танца щеки ее раскраснелись, а в глазах появился какой-то особый блеск, идущий словно изнутри и сравнимый разве что с мерцанием пламени в костре.
Король не сводил с нее глаз. Потом заметил воеводе:
— И на ком же вы предлагаете мне жениться?
— На Савийе, разумеется, на ком же еще! Но позвольте сперва объяснить кое-что вам двоим.
Произнес он эти слова очень торжественно и даже как-то мрачно, и король с Летицией переглянулись. А воевода тем временем продолжил:
— Если бы оба вы принадлежали к нашему племени кальдерашей, я не имел бы права осуществить эту церемонию.
— Но разве Савийя не вашего племени? — с удивлением спросил король.
Воевода отрицательно покачал головой.
— Мое племя никогда не смешивалось ни с каким другим. Вы же, ваше величество, и Савийя не являетесь цыганами в полном смысле этого слова. И тем не менее вам позволено видеть, слышать и чувствовать то, что недоступно и запрещено другим.
Король промолчал. Летиция же не удержалась от возбужденного возгласа.
Именно об этом она всегда мечтала и уже боялась, что ей никогда не доведется стать свидетельницей этого обряда.
Ведь цыгане, насколько ей известно, держат все свои колдовские ритуалы в строжайшей тайне, никогда не отвечают на расспросы чужаков, не рассказывают о том, что известно только их племени.
Она была почти уверена, что король не знает, насколько цыгане гордятся своим происхождением, и чистоту крови запрещается нарушать даже союзом с цыганами другого племени, не говоря уже о прочих людях.
Словно прочитав ее мысли, воевода заглянул Летиции прямо в глаза, и во взгляде его светилась мудрость и понимание. Затем он заговорил.
Сдержанное благородство его речи придавала не только венгерская кровь, но и культура человека, равного по своему происхождению любому из европейских королей.
— Брак, что заключается между настоящими цыганом и цыганкой, священен, и оборвать его может только смерть, — сказал он. — Для кальдерашей подобный союз — таинство, разорвать узы которого просто немыслимо. Поступивший подобным образом тут же изгоняется из племени.
После небольшой паузы он продолжил:
— Но существует еще одна церемония, принятая не у кальдерашей, а у других цыган, в особенности выходцев из России и Франции.
Он со значением взглянул на короля и добавил:
— Этот брак во многих отношениях напоминает азартную игру, однако жених с невестой находятся под покровительством богов.
Король с Летицией внимали каждому его слову, а воевода говорил:
— Основная часть обряда заключается в том, что разбивают глиняный кувшин. Количество осколков, на которые он разобьется, укажут дни, недели, месяцы или годы, в течение которых жениху с невестой надлежит хранить верность друг другу.
Голос его звучал все громче, затем с особой торжественностью он добавил:
— А после этого муж с женой вольны распоряжаться своей дальнейшей жизнью сами, решать, будут ли жить порознь, или же разобьют следующий глиняный кувшин.
Он умолк, и Летиция затаила дыхание.
Теперь она понимала, как воевода решил помочь ей.
Если король согласится на этот обряд, он будет связан с ней в течение всего своего пребывания в Овенштадте, а потому не сможет предложить руку и сердце Стефани.
Проблема, лихорадочно думала она, заключается в том, что король может отказаться принять участие в этой свадьбе или же воспринять ее не более чем шутку.