Амара ждала меня в спальне ротонды. Я вошел, разогнав по углам свечные тени. Остановился в снопе лунного света — верного спутника вампиров.
Она сказала, скрывая улыбку:
— Твои глаза горят бесстыдством.
— А твои похожи на дымчатое серебро.
Ее взгляд соскользнул с моего лица вниз.
— Добродетель скучна, а, Торнхелл?
— К черту добродетель, — искренне ответил я.
Мы пропускали через себя лунный свет, мы дышали им, и он всецело поглощал наши тела… и души. Сплетение тел и сплетение лунных чар… Слитные движения все быстрее и быстрее… Быстрое дыхание… Вскрик… и сладостный стон… И еще один… Много стонов. Недолгий перерыв… И снова…
Я говорил много ранее, что такая женщина, как Амара, в момент своего оргазма может переломить мужчине спину ногами.
Ошибся. Но ошибся очень ненамного.
А еще она царапалась и кусалась.
Просто так, от души.
Она была счастлива.
И я.
Когда мы закончили, под нашей кроватью кто-то громко чихнул.
Проснулся чертов кот.
* * *
Утром выехали в Дирок. В карете без гербов, в сопровождении восьмерки Алых и Амары. Моя голова чувствовала себя недобро. И поясница. И зад, отбитый о седло Ласточки. В глаза будто насыпали песку.
Я дал себе зарок: как только покончу с войной, возьму отпуск — и к морю. И тут же поправился: я и так живу у моря. В парке. Дышу чистым воздухом, пью прекрасный виски, рядом со мной влюбленная женщина. Что может быть лучше?
Наверное, просто нужно отдохнуть…
Я открыл оконце, чтобы пропитаться утренней свежестью.
Что скажет Великая Мать? Вообще — захочет ли меня слушать? Может, она озлоблена и отправит меня в дальний путь? Сколько заключенных я отыщу в Дироке для своих дел? Сколько из них, из тех, о ком Растар велел позабыть, еще живо?
Но больше меня заботила Великая Мать. Если она заупрямится…
Амара накрыла мою ладонь своей.
— Тш-ш-ш, Торнхелл. Все будет хорошо. Она знает, что ты приедешь.
— Откуда?
— Просто знает. Я уверена: она согласится.
А если заартачится, я останусь без согласованной магической поддержки. Да, местные маги существуют, но большая часть тех, кто состоял на довольстве Варлойна и фракций — сгинула на балу — и их останки раскапывают сейчас в Варлойне. Есть Ревинзер со своей кликой — это враги, и даже если согласятся на меня работать, с удовольствием нанесут удар в спину. У Великих в распоряжении всего два чародея, не слишком сильных и удачливых — на них я могу всецело опереться, но беда в том, что Адора и Рендор выставят в сотню раз больше. Магическая институция — как и все в Санкструме — предельно коррумпирована и разложена, а преподавательская часть — девальвирована, я узнавал у Блоджетта: то, что можно назвать Академией магии, представляет собой жалкое зрелище. Высшие иерархи и толковые учителя давно на вольных хлебах, и разъехались по другим, более богатым странам, то есть, предлагают свои услуги там, где платят. Сама Академия — рассадник самодовольных пентюхов с дипломами, за которыми не стоит и грана труда. Другими словами нынешние выпускники — практически липовые специалисты, которых нанимают на работу разные купцы да бароны, потому что так полагается — иметь мага в своей вотчине, примерно как у нас среди богатых — своего астролога или спеца по фен-шуй. Много будет мне пользы в бою от специалистов по фен-шуй. Мне нужны реальные маги.
Два десятка ворон поднялось над верхушками деревьев метрах в ста впереди. Я не придал этому значения, но Амара тут же насторожилась:
— Торнхелл! — ее пальцы сжались вокруг рукоятки шпаги.
Поздно. Позади пропел рог. Впереди ему ответил другой. Ноты были короткие, зловещие: «вжиу-у-у!», «вжиу-у-у!».
Затем началось.
Лошади заржали, что-то проорал сержант Алых. Я услышал, как его рог пропел длинную призывную ноту. Просит помощи, но…
Втуне. Слишком далеко мы отъехали от Варлойна. Слишком далеко отъехали от казарм, где Бернхотт муштрует пополнение. В густых зарослях на обочине мелькнули силуэты конников…
Если удастся вырваться — никогда больше не буду ездить без передового патруля. И общее количество охранников нужно утроить.
Амара с руганью вырвала шпагу из ножен.
Карета затряслась, припустила, подскакивая, будто неслась вниз с горы. Я слышал как бранятся возницы. Впереди и сзади слышался нарастающий топот копыт.
— Туда! Туда! — проревел сержант.
Карета резко своротила с дороги, плеснули в окно зеленые ветви. Позади зазвенело, заскрежетало железо. Алые сшиблись с моими врагами. Сердце колотилось. Я не мог обуздать страх. Вынул собственную шпагу, бестолково взмахнул ею в тесноте кареты. В оконце мелькнули тени всадников — они ломились следом через заросли, и мы, все же, наконец изволили остановиться. На крышу кареты что-то грузно упало.
— А-а-а-а! — заорали на козлах. Тут же послышались чавкающие, тугие удары. Я с ужасом вспомнил, что возницы были из простых слуг, а значит, без доспехов.
— Приготовься, — на выдохе сказала Амара.
Дверцу кареты тряхнуло. Затем ее тупо сорвали с петель и отбросили. Луч света заслонила перекошенная рожа с возбужденно блестящими глазами. Молниеносный выпад Амары пронзил рот и небо врага. Она отбросила мертвеца ударом сапога. Еще один человек сунулся внутрь — и получил каблуком в нос.
Мое сердце прыгнуло к горлу. За спиной в дверцу стукнуло несколько раз, я отпрянул, и вовремя — лезвие топора врубилось в дверцу в вихре щепы. Топор суетливо высвободили, в щели сверкнуло солнце. Я извернулся, ткнул в щель шпагой и услышал матерный вскрик.
Амара дернула меня за рукав:
— Наружу, Торнхелл! Скорей!
Я выбрался следом, выкатился на тесную лужайку, едва не упал, заслонившись рукою от яркого света. Амара впереди, присев, рубила подпругу под чьим-то конем. Сбоку надвинулась огромная тень — но это был один из Алых, чей плащ превратился в кровавые лохмотья. Он прикрыл меня сбоку, сшибся сразу с тремя, что-то крича.
Битый Нос, бросив к лицу ладонь, метнулся ко мне, вращая топор, но я, памятуя наставления Амары, хлестнул его кромкой шпаги по ногам. Он отнял кровавые пальцы от носа и заорал. Я хлестнул его по глазам, добил уколом в шею, под кадык.
Алый рубился с тремя. Мне показалось, он весь облит кровью. Я возжелал помочь, дурень, но вскрик Амары предупредил — я бросился на колени, затем — опрокинулся на бок, откатился под карету, а там, где только что стоял — уже топтали каменистую землю подкованные копыта. Я вытянул шпагу и без жалости уязвил острием ногу лошади, угодив под бабку. Всадник заорал непотребное, а раненное животное перестало слушаться, унеслось куда-то. Тогда я рискнул выбраться. В схватке от меня уже есть толк, но — небольшой, совсем небольшой.