Роджер лежал ближе всего к двери и был абсолютно серого цвета. Почти все его волосы поседели. Она села у его кровати – ею двигала простая жалость, потому что у него больше не было никого, кто бы о нем волновался или навещал его.
– Как ты, Роджер? – спросила она тихо, чтобы не нарушать тишину и покой других пациентов.
– Умираю к чертовой матери, ты, тупая корова. – Он ненадолго приоткрыл глаза, когда его смех перешел в кашель. Она улыбнулась. Она никогда раньше не видела, чтобы он шутил, а теперь для этого было уже поздновато. Она не стала делиться с ним этой мыслью. Он сказал:
– Это по поводу Милли, я поступил с ней непорядочно, и она убежала за лучшей жизнью, но ведь остался мальчик.
Эви напряглась, потому что как-то этот человек угрожал, что заберет Тима у Джека.
– Тим счастлив с моими мамой и папой и с Джеком, так что у тебя нет на него никаких прав, твоего имени нет даже в свидетельстве о рожд…
– Прекрати шуметь, Эви. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что я умираю, как я только что и сказал.
Эви прижала повязку со мхом плотнее ко рту.
– У меня есть деньги, вот что. Мне платили, когда я был в плену, мне платили, когда я был камердинером, ну и еще тут и там.
Он снова закашлял, и она понимала, какую боль это ему причиняет, но совершенно не понимала, что последует за «тут и там». Господи, пожалуйста, пусть это будет не исповедь на смертном одре. Он продолжил:
– У меня есть деньги. Я написал завещание. Оно в моем рюкзаке. Мы все сделали это. Это для него. Скажите Тиму, что это от его папы. Приятно знать, что тебя любил твой настоящий отец, а им я ему и был. Или не говорите, это уже тебе решать или твоему Джеку. Матрона знает детали.
Его голос слабел, его глаза медленно закрывались. Эви взяла его руку – это были одни кожа и кости, бедный жалкий человечек. Она хотела спросить, какое имя написать на надгробном камне – Роджер или Фрэнсис Смит, – но кому придет в голову бросить такой вопрос в лицо умирающему человеку? Он закашлял, открыл глаза и издал странный вздох – долгий, как будто удаляющийся. Грейси тронула ее за плечо:
– Он ушел, Эви. Я рада, что он не был один. Было очень милосердно с твоей стороны побыть с ним после всего, что он сделал.
Эви посидела еще минутку, глядя на него.
– Нет, не было. Жизнь делает нас такими, какие мы есть.
Глава 18
Истерли Холл, 24 декабря 1919 г.
Елку уже установили в главном зале, но не украшали. Работа была приостановлена по случаю похорон Роджера, которые проводил Эдвард. Церковь была полна, но не из-за теплых чувств, а скорее из-за грусти за того, кого при жизни так не любили. Они похоронили его как Фрэнсиса Смита, что показалось единственно правильным решением. Эви сидела в первом ряду со своими мамой и папой, Тим держался за руку ее матери. Было решено, что ему не стоит говорить, кто был его настоящий отец, по крайней мере сейчас, когда его покинула мать, возвращения которой он все еще ждал каждую минуту.
Саймон рассказывал о Роджере с кафедры.
– Он был отличным денщиком и еще рассказал о всяких хитростях торговли с рук, когда мы были заключенными в офицерском лагере. Его интересовали бабочки, и мы много раз обсуждали с ним разные цветы и растения, с которых они собирают нектар. В каком-то смысле мы даже стали друзьями, вероятно, потому, что нас обоих оставили за бортом: меня – потому что я отдал свое место другому, его – потому что он понимал, что цена, которую заплатит рядовой в случае поимки, будет слишком высокой.
Тим заерзал. Джек потрепал его по голове с выражением чего-то очень близкого к ярости на лице. Эви внимательно посмотрела на него. Он злился, потому что Роджер оставил деньги? В этот момент заговорил Эдвард, а Саймон вернулся на свое место на скамье и взял ее руку.
– Я все так сказал? – спросил он.
– Конечно, – ответила она, но на самом деле что-то было не так.
Она посмотрела в сторону Вероники и увидела, что Оберон стоит рядом с Чарли и Мартом, поджав губы; на самом деле у них у всех было одно и то же выражение. Поминки устраивать не стали, потому что был канун Рождества и еще больше персонала слегло с лихорадкой, да к тому же должны были прибыть новые пациенты, которых нужно будет разместить в домиках. Доктор Николс даже послал еще за парой медсестер, чтобы они помогли справиться.
Саймон помог Джеку, Марту и Чарли, которые украшали новогоднюю елку, а потом пошел домой к своим родителям, чтобы провести ночь там. Завтра они все прибудут на праздничный обед, но на этот раз он пройдет не в зале для прислуги, потому что миссис Мур не позволила, чтобы мистер Харви снова лез из кожи вон, пытаясь втиснуть все столы в одно помещение, как настоял Оберон в 1914 году; не с его спиной. Сначала столы накроют для пациентов, а уж потом настанет очередь слуг, которые смогут, наконец, дать своим ногам отдохнуть или же использовать их для танцев. Тем, кто захочет, вечером подадут холодные блюда.
Рождественский день был тих, морозен и спокоен, снега было по колено, а ветер наметал сугробы у каждого дерева или стены, какие только мог найти. Эви улучила момент, чтобы выйти на улицу, закутавшись в свое удобное поношенное пальто, которое Грейс подарила ей много лет назад, и намотав на голову шаль. Она встала под крону молодого кедра. «Береги тепло, береги себя», – прошептала она, пока ветер хлестал и раскачивал его ветви. За ее спиной послышался голос Оберона:
– Будем надеяться, что у него такое же рыцарское сердце, как и у его предшественника.
Он задел головой одну из ветвей, и на него посыпался снег.
– Это было здорово со стороны Рона и Гарри организовать это для тебя.
Она оперлась на ствол и сложила руки, защищаясь от холода.
– На самом деле это было сделано не только для меня. Это было сделано для всех. Он стал своего рода талисманом, как мне кажется.
Оберон посмотрел наверх. Некоторые снежинки пролетали сквозь густые ветви и опускались на его ресницы, волосы, щеки. Он был в своей шинели цвета хаки, поношенной и покрытой пятнами, но уже ставшей его отличительным знаком.
– Так и было – я имею в виду, для нас он был талисманом. Но сделали они это для тебя, они сами мне сказали. Они очень тебя ценят. Ты как будто одновременно повсюду и всегда хочешь быть уверенной, что у всех есть абсолютно все, что нужно, – теперь он смотрел на нее. – А что насчет тебя, Эви Форбс? У тебя есть абсолютно все, что нужно?
Под темной сенью дерева она вспомнила полевой госпиталь, теплоту его рук, обнимающих ее, запах войны на его пальто, его глаза и чувство безопасности. Она оттолкнулась от дерева, крепко встав на ноги и расправив плечи.
– Да, Саймон дома, и мы обязательно обустроим здесь самый замечательный отель, и спасибо за это тебе, Об. И я должна поблагодарить тебя за то, что ты доставил в целости и сохранности домой их всех.