«Прощая врага, ты лишь побуждаешь его к подобным деяниям, идущим во вред если и не тебе, то близким. Ну или тем, кто окажется в схожем положении».
«Нет ничего предначертанного и лишь люди творцы своей судьбы… Если у них окажется достаточно сил, чтобы сойти с отведённого им пути».
Беседы, книги, «случайно» оказывающиеся в отведённой комнате трактаты. Не то довольно древние, не то современные – этого Отто не мог понять, да и не особенно стремился. Ему хватало и того, что они отвечали его мыслям, стремлениям, представлениям о мире, новых представлениях, в коих не было ничего от прежних, безжалостно растоптанных теми, к кого он верил и коими был жестоко обманут. Их он переписывал, чтобы не забыть, не упустить возможности нащупать новую истину. Каждый нуждается в некой путеводной звезде. Отступники тоже. Особенно они.
А потом… Потом его, выкованный в особой незримой кузне клинок, метнули в нужном направлении. Туда, поближе к инквизиторам, да к тому же снабдив «волшебным ключом», отпирающим множество надёжно закрытых дверей. Знали, что придётся по душе некоему Генриху Крамеру, автору «Молота ведьм». Абсолютно омерзительные, воистину бесчеловечные пыточные механизмы, доставляющие ужасные страдания, способные не просто добиться от пытуемых признаний, но и доставить несравненное удовольствие палачам.
«Железная дева» - вот что стало первым изобретением, поставленным на службу инквизиторам. Оно же привлекло внимание Крамера и не только его. А уж создателю подобного было очень легко перейти из францисканского в Орден Братьев-проповедников. Затем «пояс целомудрия», потом «маска молчания»… И каждое новое «его» - на самом деле порождение разума Борджиа или кого-то из его приближённых, возможного, того знаменитого да Винчи – изобретение опробовалось и применялось на невинных жертвах. Раз за разом. Снова и снова. Он же вынужден был носить маску! Не любителя наслаждаться страданиями – она оказалась просто не способна с достаточной достоверностью прирасти к лицу – но учёного механика, интересующегося лишь своими механизмами и их использованию во благо Веры. Кстати, именно этим «приступом вдохновения» и было объяснено бегство из францисканского монастыря. Дескать, требовалось уединение и тишина, а не постоянные отвлечения на посты и молитвы.
Да, подобное объяснение братьями-инквизиторами было принято с полным пониманием. Они и сами знали толк в самых разных радостях и «радостях». И чем более длительное время теперь уже как бы доминиканец брат Отто проводил близ инквизиторов, тем сильнее в этом убеждался. В чём в «этом»? В том, что уничтожение этих подобий человеческих станет достойным завершением его мести. И особенно смерть самого Крамера, ставшего сперва главным в Ордене святого Доминика, а потом и кардиналом, и Верховным Инквизитором милостью Папы Авиньонского Юлия II.
Доверие… Крамер мало кому верил хоть в небольшой мере, но вот своего личного творца замысловатых пыточных машин приблизил достаточно. И это было как раз то, что и требовалось от Отто. Он оставил сообщение – условное, непонятное никому, даже букв не имеющее – сразу в тройке мест, после чего стал ждать. Упорный же дождётся… сие было ведомо Виттерштейну и раньше. Он ждал, упорно ждал. И как только получил знак, сразу же нанёс удар. Не клинком, понятное дело, поскольку не был достаточно умел в обращении с оружием, хотя бить в спину и неожиданно пришлось научиться. Ядом. Сразу по самым высокопоставленным инквизиторам, смерть которых ударила бы не только по самому Ордену Братьев-проповедников, но и по Авиньону, по здешнему Святому Престолу.
Это было раньше. А теперь, сам вдохнув собственной – предоставленной Борджиа, аптекарем Сатаны – отравы, он даже не хотел, не стремился выжить. Хотелось закончить жизнь в этом мире, но сделать это ярко. Правильно сделать. Так, чтобы смерть осталась в памяти и пробудила тех, кто долгие годы пребывал в глубоком смиренном сне. Как он сам раньше, до случившегося с… Гретхен.
Облик сестры почти стёрся из памяти, а портрета, понятное дело, не имелось. Совсем мимолётное чувство печали сменилось на осознание. Что это и не столь важно, ведь скоро, совсем скоро они встретятся. Пусть черты лица Гретхен расплывались, не складывались в целое, зато оставалась любовь к ней. Но сперва… Последний акт выступления под названием жизнь… и завершающая её смерть. А запоминающейся её должны были сделать нужные слова. Слова, которым не должны будут помешать, если не захотят испытать на себе взрыв пары бочек пороха – не простых, а специальных - что обложены подобающих размеров камнями. Такими, чтоб те разлетелись как и куда надо. Имея такую угрозу рядом с собой, авиньонская стража поневоле поостережётся. Умирать хотят далеко не все. Мало кто хочет!
Откуда взялся порох, тележка? Всё можно купить, если знаешь, где именно, а ещё имеешь достаточное количество золота. У Виттерштейна имелось всё необходимое.Останавливать же персону, пусть и не слишком известную в Авиньоне, но относящуюся к доминиканцам, да к тому жеимеющую при себе весомые бумаги – дураков не имелось. Отцы-инквизиторы славились прежде всего «очищением душ», а делали это посредством сжигания, утопления, удавления и прочими ни единожды не привлекающими людей способами. В том смысле. что никто не хотел участвовать в этом как очищаемый… Смотреть то любили многие. Чересчур многие!
Принятые не лекарства, помогающие исцелению, но иные составы, дающие повышенную бодрость, но окончательно сжигающие тело, давали возможность не просто почувствовать себя особенно живым, но и распирали изнутри особой силой. Как раз это и требовалось Отто. Остановиться не в центре площади, но ближе к Папскому дворцу… жаль, вплотную не вышло, стража не позволила бы, не пустила именно с повозкой. Но и так, если что, хватит. Уж большую яму на площади он как прощание оставит. И память, что гораздо важнее.
Отдать приказ вознице остановиться, бросить золотую монету ошалевшему от подобной щедрости человеку и… зажечь светильник из хрупкого стекла, что при падении разобьётся, тем самым поджигая пропитанные маслом доски. Огонь, порох в бочонках, взрыв! Но всё это не сейчас, несколько позже. Сейчас же пришло время слов. Для кого? Для людей. которых в это время на площади хватало, а уж поглазеть на нечто необычное простой народ всегда готов. Особенно если это необычное напитано кровью, смертью и страхом.
- Люди Авиньона, - громко, на пределе своих сил закричал Виттерштейн, привлекая к себе внимание. – Сегодня смерть забрала к себе не случайных жертв, а самих кардинала Крамера, архиепископов Шпенглера и де Деса, а также иных высокопоставленных инквизиторов. И смерть эта была не случаем, но умыслом. Умыслом тех, кто устал от лжи и звериной жестокости тех, кто год за годом отправлял на костры невинных, наслаждаясь их мучениями. И это говорит вам тот, что находился внутри Ордена изуверов, именующих себя Братьями-проповедниками. Я, Отто Виттерштейн, вынужденный создатель «железной девы» и иных орудий пыток, расплатился за сотворённое, уничтожив создателей «Молота ведьм» и их приспешников. И совершил возмездие за тех, кто сгорел на кострах, был утоплен, задушен и убит иными мучительными способами.
Уже этих слов хватило, чтобы привлечь к себе внимание. заставить толпу перекликаться десятками изумлённых голосов, но вместе с тем… Стража. Она также не дремала, а уж пресекать и искоренять угрозы тут, в центре Авиньона. Они наловчились. Только вот опять же не очень захотели рисковать, услышал иные, предназначенные как раз для них слова.