— Все кончилось? — в надежде на лучшее спросила я.
— Все только начинается. — ответил мне Вольсхий.
Нам конец, — подумала я и приподнялась на руках, вставая. Риска постанывала после очередного удара, припоминая, что у нее болело и где будут синяки. Эрж тоже кряхтел, шурша тканью штанов и шаркая руками о камень, поднимаясь. От Каса ни звука. Я оглянулась в его сторону и увидела его, лежащего без сознания. Сильно же он влетел в стену от магической ударной волны скелета.
А где Семирский? Его я не могла найти, несмотря на яркий рыжий окрас и знатно раздобревшую тушу. Кого Каро будем отдавать, если ее кошак испарился в неизвестном направлении? Сил смотреть на самолично призванного Вольсхого, и он сам будто замер, наблюдая нелицеприятную картину из раскиданных полуживых адептов.
Вольсхий вскинул руку, и от его тела отделилось черное ветвящееся облако чистой энергии смерти. Я не должна была звать его. Мы бы справились, правда? Всего-то сотня-другая скелетов-охранников, которые при жизни были некромантами и после смерти все еще могли подчинять прижизненную силу. Всего-то… Мы трупы в любом случае.
На висельника наш новый ректор не обратил никакого внимания, а облако метнулось к ногам висельника и в третью комнату, заваленную погрызенными телами академиков, пол которой укрыт слоем свежей крови. Вольсхий подчищал за собой грязь, и я, не в силах сдерживать накопившееся напряжение, усмехнулась. Потому что дальше он будет убирать свидетелей.
Пока Вольсхий был занят, я подползла к Касу и подставила ладонь к его носу, и проверила пульс. Слава Истинным, парень был жив, всего лишь пребывая без сознания от удара. Крови на его теле было совсем мало: только небольшие, прекратившие кровоточить царапины на ладонях от падения из леса в подземелье. Никаких следов других ранений не было.
Легонько ударив Каса несколько рас по щекам, мне так и не удалось привести его в чувство. Риска подползла к нам сама, глядя неверными, будто пьяными глазами. Координация ее движений тоже была не ахти. Эрж сверкал избитым торсом и мял в руках испорченную во фруктовом пюре футболку. На его лице отразилось великое страдание по бесполезно проведенному времени за сбором фруктов. А ведь именно этим узелком сражался Кас!
— Все живы? — выдавил из себя Эрж тихо-тихо, приковыляв к нашей куче, и рухнул рядом. — Кас… жив?
Я кивнула, сообщив, что он просто без сознания. Мы вчетвером были на грани жизни и смерти, в шаге от нее. Вольсхий ушел подчищать соседнюю комнату, и мы с замиранием сердца ждали своего приговора. Могло ли случится так, что это — единственно верный путь? Мне, наверное, давно стоило опустить руки и прекратить бестолково метаться. Рано или поздно меня все равно бы поймали в сети, а так… смерть — избавление.
Только не для меня. Пока бессмертие было со мной, я не могла умереть. Именно этого добивался Табол долгие годы. Он желал, чтобы я ему отдала «вторую» жизнь, а вместе с ней нечеловеческую силу несокрушимого монстра. Если эту мощь создали Истинные, то будь они прокляты, потому как я проклята с самого рождения!
Закрыв глаза, я погрузилась в воспоминания. А что еще можно было делать за две-три минуты до собственного убийства? Говорили, перед смертью пробегала вся жизнь, как театральная постановка. Театр моей жизни с полной гарантией был бы запрещен комитетом цензуры.
Родившись в бедной семье, я, тем не менее, не знала бед лет до шести. Родители работали с утра до ночи, холили меня и лелеяли и на день рождения всегда покупали новое красивое платье и небольшое пирожное, которое мы делили на троих. Не сделай мое рождение мать бесплодной, у меня были бы младшие братья и сестры. В нашем поселке в семьях было много детей, не меньше пяти-шести.
Когда мне исполнилось шесть, отца призвали на войну. Империя несла большие потери, а потому силы концентрировали по максимуму. С войны отец не вернулся, а его военный талисман сообщил о смерти. Тела для похорон мы с матерью так и не получили. Доходы были урезаны более чем вдвое, и нам пришлось из маленького уютненького домика переехать в комнату в господском доме, где мать работала в кухне, и жизнь вроде бы пошла на лад…
…то начался кромешный ад.
Мне тоже пришлось начать работать за мизерную оплату. Я была даже рада хоть чем-то помочь матери, а протирание пыли и другая мелка работа не истощала меня. Только хозяйка будто ненавидела меня, поэтому я избегала ее. как могла. Через два месяца из господского дома нас выгнали, и мне так и не довелось узнать причины. Тогда я думала, что из-за свадьбы. Мать вышла замуж во второй раз за пьяницу и игрока.
Нового дома мы лишились и того раньше: не прошло и шести недель, как отчим сбежал из поселка, оставив на мать и меня долги. Нам бежать было некуда. Мать каждый день запирала меня в чулане, не позволяя выйти даже в коридор того дома, где мы жили после того, как за нами пришли, как за должниками. Она меня защищала от тех людей, а сама уходила рано утром и возвращалась на несколько часов глубокой ночью только для того, чтобы принести мне еды и хоть немножко поспать.
За три недели красива женщина иссохла, превратившись в древнюю старуху. Я не узнавала мать, плакала, умоляла ее дать мне возможность хоть чем-то помочь, найти мне работу… Тогда проявилась моя магия. Лучше бы ее не было. Мать не порадовалась за меня, а испугалась. И спустя годы я поняла, почему она была в таком ужасе. По закону империи каждый человек, наделенный магией, должен пройти обучение либо умереть. Обучали только на платной основе, и образовательные услуги были совсем не дешевы.
Скрываясь, я больше никогда не выходила из чулана и давила злые слезы, когда бесконтрольная магия разрывала меня изнутри. Кожа рвалась и залечивалась сама собой. Мне очень повезло, что я родилась целителем: если бы кем другим, то умерла бы от боли и кровопотери. Два года я скрывала от матери то. что со мной происходило до того самого дня.
Мать вернулась, едва солнце поднялось в зенит, и впервые привела с собой неизвестного мужчину. Тогда я подумала, что она снова выходила замуж, и была рада: даже в доме отчима до его побега было лучше, чем тогда. И я бы смогла пойти учиться, а не сходить с ума из-за ежедневных ранений.
Он представился Таболом и пообещал, что выучит меня сам. без привлечения академии. Только так мы могли скрыть, что я два года провела, как неучтенный маг. Если бы правда вылилась наружу, то не поздоровилось бы не только мне. но и матери. Я помнила, как Табол передал матери мешочек с деньгами и взял меня за руку, чтобы навсегда увести меня из того дома, где мы жили. Но мать почему-то не шла за нами. Она осталась в том доме навсегда.
Я раз за разом оглядывалась, глядя на ее иссохшую за несколько месяцев фигуру и постаревшее лицо, израненные морщинами руки, но все равно послушно шла за Таболом. держась за его потную и не менее морщинистую, чем у матери, руку. Перед тем как выйти на приличную улицу, он сказал мне спрятать лицо в капюшоне выданного им плаща. Табол просто скрывал меня от чужих глаз, и вскоре посадил на лошадь с каким-то юнцом, старше меня лет на шесть.