Гонт улыбнулся:
– На чем летает? Полагаю, запасы нефти кончились еще в прошлом веке.
– На бензине, – ответила Клаузен, открывая дверь кабины. – Полезай назад и пристегнись. Да Сильва сядет впереди, со мной.
Да Сильва повесил свою сумку в задней части кабины, где уже расположился оцепеневший от страха пассажир. Гонт видел приборную панель в просвете между передними креслами. Ему доводилось летать на частных вертолетах, и он хорошо знал, как выглядят органы ручного управления, дублирующие автоматику. Здесь он не заметил ничего необычного.
– Куда направляемся?
– Вахту менять, – ответил Да Сильва, надевая наушники. – Два дня назад случилась авария на седьмой платформе. Погиб Гименес, ранило Неро. Погода не подходила для эвакуации, но сегодня появилось окно. Кстати, из-за этого тебя и разбудили. Я займу место Гименеса, а тебе придется заменить меня здесь.
– У вас не хватает рабочих рук, и поэтому понадобился я?
– В общем да, – подтвердил Да Сильва. – Клаузен решила, что тебе не помешает прокатиться с нами. Быстрее войдешь в курс дела.
Клаузен защелкала переключателями на потолке. Лопасти начали раскручиваться.
– Наверное, для более дальних маршрутов у вас есть что-нибудь побыстрее вертолетов, – предположил Гонт.
– Нет, – ответила Клаузен. – Если не считать нескольких судов, мы обходимся вертолетами.
– А как же межконтинентальное сообщение?
– У нас его нет.
– Не в таком мире рассчитывал я проснуться! – сообщил Гонт, перекрикивая рев над головой.
Да Сильва обернулся и указал на гарнитуру, висящую на спинке кресла. Гонт надел ее и пристроил микрофон перед губами.
– Я сказал, что не в таком мире рассчитывал проснуться.
– Понял, – кивнул Да Сильва. – Еще в первый раз.
Лопасти разогнались до взлетной скорости. Клаузен подняла вертолет, площадка двинулась вниз. Машина некоторое время летела опустив нос, пока не миновала границу крыши. Стена здания за окном рванулась вверх, и Гонта слегка замутило из-за быстрого спуска. Оказалось, что это не здание – по крайней мере, не такое, каким он его представлял. Вертолетная площадка располагалась на крыше прямоугольного сооружения размером с большой офисный квартал, опутанного мостиками и лестницами, ощетинившегося кранами, воздуховодами и какими-то непонятными выступами. Громадина поднималась из моря на четырех мощных опорах, в расширяющиеся основания которых без устали били волны. Это была нефтяная платформа или что-то перерабатывающее – во всяком случае, нечто явно промышленного назначения.
Вышка, с которой взлетел вертолет, была лишь одной из многих на огромном поле, простиравшемся до смазанного дождем угрюмо-серого горизонта. Гонт увидел десятки подобных сооружений. И догадывался, что у горизонта они не заканчиваются.
– Для чего это все? Я знаю, что не для добычи нефти. Ее не могло остаться столько, чтобы окупить бурение в таких масштабах. Запасы уже приближались к истощению, когда я уснул.
– Спальни, – объяснил Да Сильва. – На каждой платформе порядка десяти тысяч спящих. А в море – потому что для электроснабжения мы используем ЭТГ – энергию температурного градиента морской воды, возникающую за счет разницы температур на поверхности и в глубине океана. Так намного дешевле, не надо тянуть кабели на материк.
– И теперь мы за это расплачиваемся, – сказала Клаузен.
– Если бы мы обосновались на материке, то вместо морских драконов они послали бы сухопутных. Они просто приспосабливаются к нашим действиям, – прагматично возразил Да Сильва.
Вертолет мчался над бурлящей маслянистой водой.
– Это действительно Патагония? – спросил Гонт.
– Прибрежный сектор Патагонии, – пояснил Да Сильва. – Пятнадцатый подсектор. Здесь мы и несем вахту. Нас около двухсот человек, под нашим присмотром около ста вышек. Этим все сказано.
Гонт проделал мысленные расчеты, затем пересчитал еще раз, не поверив услышанному:
– Это же миллион спящих.
– И десять миллионов во всем Патагонском секторе, – добавила Клаузен. – Тебя это удивляет, Гонт? Мол, как десять миллионов человек смогли получить то же, что давным-давно получила твоя драгоценная горстка избранных!
– Пожалуй, нет, – решил Гонт. – Со временем стоимость процесса наверняка снизилась и стала доступной для людей просто богатых, а не сверхбогатых. Но она никогда бы не стала доступной для масс. Десять миллионов – еще куда ни шло, но сотни миллионов? Вы уж извините, но экономически такое невозможно.
– Тогда хорошо, что у нас нет никакой экономики, – ухмыльнулся Да Сильва.
– Патагония – лишь малая часть целого, – пояснила Клаузен. – Есть еще двести секторов, таких же больших, как этот. А это два миллиарда спящих.
Гонт покачал головой:
– Где-то тут ошибка. Когда я ложился в спячку, на планете жило восемь миллиардов человек и население сокращалось! Вот только не говорите, что четверть мира сейчас спит!
– Может, тебе легче будет поверить, если я скажу, что нынешнее население Земли как раз и составляют те самые два миллиарда, – проговорила Клаузен. – И почти все они спят. Бодрствует горстка – присматривает за спящими, платформами и ЭТГ-станциями.
– Четыреста тысяч бодрствующих, – уточнил Да Сильва. – Но по жизни ощущение такое, что нас намного меньше, ведь мы почти безвылазно живем в своих секторах.
– Знаешь, в чем настоящая ирония судьбы? – спросила Клаузен. – Теперь мы можем называть себя избранными. Те, кто не спит.
– Но тогда получается, что заниматься чем-то реальным просто некому, – сделал вывод Гонт. – Какой смысл всем дожидаться бессмертия, если никто из бодрствующих не работает?
Клаузен обернулась, и выражение ее лица красноречиво сказало все, что она думает о его интеллекте.
– Мы работаем. Но не ради бессмертия. Ради выживания. Так мы вносим свой вклад в войну.
– Какую еще войну?
– В ту, что идет вокруг нас. В ту, которую помог начать ты.
Они приземлились на другой вышке, одной из пяти, стоявших настолько близко друг к другу, что их соединили кабелями и мостиками. Море все еще волновалось, в бетонные опоры вышек били огромные волны. Гонт напряженно всматривался в окна, шарил взглядом по палубам, но нигде не замечал человеческой деятельности. Он вспоминал слова Клаузен и Да Сильвы, пытаясь угадать причину, побудившую их лгать, так долго и упорно скрывать от него правду о мире, в котором он проснулся. Возможно, это такое массовое развлечение: спящих вроде него будят и устраивают им эмоциональную встряску, показывая худший из возможных сценариев. Несчастных доводят до отчаяния и нервного срыва, а потом поднимают серый занавес и – о чудо! – оказывается, что жизнь в XXIII веке безоблачная, что и впрямь построена вожделенная утопия. Впрочем, подобное казалось маловероятным.