Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Фуфаева cтр.№ 20

Прицельно исследовавшая иху советская лингвистка Юлия Азарх считает, что суффикс возник в севернорусских диалектах в XV–XVI столетиях, причем сначала оттенка сниженности образованных с его помощью женских названий по мужу не было.

И вот в XVII столетии появляется повариха – отнюдь не жена повара, а самостоятельная профессиональная единица. И даже становится героиней плутовского романа “Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины” (М. Чулков. 1770). Попробуй назови сейчас женщину-повара поварихой! Поварихи в столовках. Но в это время в слове нет никакой пренебрежительности. И много позже – тоже. “Каждый француз – природный повар, каждая француженка – природная повариха, в самом возвышенном, благородном значении этих слов”, писал Салтыков-Щедрин во второй половине XIX века. Возникает портниха как вполне престижное слово, подходящее для самопрезентации в рекламном объявлении. “Мадам Арман, портниха… объявляет Почтенной Публике, что она привезла разные товары последней моды” – это как раз рекламное объявление в “Московских ведомостях” 225-летней давности.

Уже знакомая нам щеголиха вообще, скорее всего, девица незамужняя. Шутиха тоже не жена шута. “Голицына, княгиня Евдокия Ивановна, в 1-м браке Буженинова, шутиха императрицы Анны” – читаем в Азбучном указателе имен русских деятелей для Русского биографического словаря (Ч. 1. 1887). Купчиха – почти всегда жена купца, но и покупательницу или скупщицу могут назвать так же: купчиха модных вещей. Повар, щеголь – основы нестандартные, а шут – ещё и короткая. То есть, например, -ка однозначно бы приводил к омонимии: шутка – женщина или шутка?

То есть -иха занимает свободные ниши и свободно образует феминитивы со значением профессии, занятия, вопреки ещё одному мифу о специализации этого суффикса на именовании жены по мужу. Правда, Ломоносов считал все-таки основным значением суффикса “жена мастерового человека”: кузнечиха, сапожничиха и отдельно выделял “посмеятельные” прозвища жен: чесночиха, костылиха от таких же мужских, видимо, деревенских кличек – Чеснок, Костыль и т. п. В этом он видел отличие -иха от -ица, которым чаще оканчивались названия самостоятельных женщин-мастеровых: мастерица, перевозщица, шапошница, хлебница, колашница. Впрочем, ученый оговаривал, что на -ица могут назвать и жену.

• Приходится сделать вывод: пока специализированных русских суффиксов жен или, наоборот, суффиксов, которыми нельзя обозначать жен, мы не обнаружили.

Но вот и XVIII век позади. Идут десятилетия, а традиция называть занятие или состояние женщины специальным женским словом сохраняется.

Можно гадать, как так вышло, что именно вновь сконструированный в XXI веке женский дериват от слова автор – пресловутая авторка – стал современным символом феминитивов. Вообще-то обозначение женщины-деятельницы, образованное от этого старого заимствования, существует уже, видимо, столетия. Самое раннее письменное употребление слова авторша (не авторка!), которое удалось обнаружить, относится к ещё пушкинской эпохе, к 1834 году. В сочинении Александра Шаховского “Три женитьбы вопреки рассудку”, опубликованном в популярнейшем толстом журнале “Библиотека для чтения”, оно относится к героине – французской актрисе и сочинительнице (стихотворке) Канделль.

Судя по всему, слово авторша в это время было нейтральным, не имело оттенка пренебрежительности. Так называет религиозно-консервативный мыслитель Константин Леонтьев в письме философу-почвеннику Николаю Страхову за 1869 год уважаемую писательницу, беллетристку, эссеистку, также заведующую беллетристическим отделом журнала “Русский вестник” Евгению Тур, сестру драматурга Александра Сухово-Кобылина. Знаменитый юрист и автор воспоминаний о Льве Толстом Анатолий Кони характеризует невестку Толстого как “авторшу нескольких прекрасных рассказов из народного быта” (1908).

Выходит, за словом авторша почти два столетия: Константин Леонтьев, Евгения Тур, мемуарист Петр Гнедич, юрист Кони, невестка Толстого Татьяна Берс. Да хотя бы драматург и театральный писатель пушкинского времени Александр Шаховской. А за словом авторка истории нет. Так и получается, невольно, конечно, что место настоящей истории женщин занимают мифы. Мне встретилась настоящая живая феминистка (правда, совсем юная), искренне верующая в то, что авторшей называли жену автора.

В современном феминистическом дискурсе ещё встречается утверждение, что в XIX веке использовалось слово авторица, со ссылкой на употребление слова писательницей и переводчицей Александрой Зражевской в статье “Зверинец”, опубликованной в 1842 году в “Маяке” – русском литературном журнале, выходившем в 1840–1845 годах. Но, судя по отсутствию этого слова в Национальном корпусе русского языка (базе данных электронных текстов) и ненахождению его сервисом Гугла – Гуглбукс, это авторское слово Зражевской.

Писательница, беллетристка, эссеистка, поэтесса… Постепенно все эти феминитивы прочно утверждаются в языке. Как, собственно, и сами обозначаемые ими занятия. Об этом свидетельствует, например, критик Дмитрий Писарев в 1862 году: “Если в наше время даровитая писательница пользуется всеобщим уважением, то это было иначе в тридцатых годах, когда… круг читающей публики был гораздо теснее и… предубеждение против литературного труда женщины имело свое значение” (“Русский Дон-Кихот”).

Наконец, возникает и феминитив репортёрша, сначала применительно к заграничной жизни: в литературном журнале “Книжки недели” за 1891 год появляется “мисс Ватерсон, известная как блестящая репортёрша судебных дел”. Однако совсем скоро появляется и первая русская репортёрша – Варвара Меньшикова, публикующая в “Киевском слове” статьи и беллетристику под псевдонимом О. Ольнем.

Своеобразно приветствует это событие популярнейший в 1890-х фельетонист Влас Дорошевич в московском издании “Новости дня”:

“Сударыни! Сударыни! Сударыни, блондинка, живущая в Киеве, открыла для вас целую Америку. Новая область женского труда, женщина будет здесь незаменима, вне конкуренции! Слушайте! Слушайте! Слушайте… Киевская блондинка решила заняться убийствами, грабежами, кражами, утоплениями молодых девушек и упадками с крыш рабочих.

Она репортёр! И репортёр прекрасный! Она достает пропасть известий. Еще бы! Женщина создана быть репортёром! Узнавать чужие секреты и рассказывать их всем. Кто сумеет сделать это лучше женщины? Какое другое занятие женщине больше по душе? Репортёр обязан “все узнавать”. Кто лучше женщины сумеет вызвать на откровение?

Бедного репортёрчика затирают, с ним нелюбезны. Хорошенькую дамочку всюду и везде посадят на первое место, ей все расскажут и все покажут. Сударыня, да человек нарочно какое-нибудь происшествие сделает, чтобы вас лишний раз увидеть! И как облагородит репортёрское звание репортёр, от которого пахнет духами; репортёр, безусловно, трезвый, за которым ухаживают; репортёр, которому целуют ручки. Пресса! О, моя мать! Мечтала ли ты, чтоб твоим представителям целовали руки? Куда не проникнет репортёр, туда проникнет репортёрша. Репортёры более не существуют. Да здравствует репортёрша!”