— Спасибо, мам, — говорю. — Поставь на стол, я потом…
— Нашел что-то интересное, Джек?
Мля, я чуть макбук на пол не скинул, так у меня коленки дернулись. Хули Себастиан-то сюда приперся?
Смотрю, стоит такой с подносиком, на нем котлеты с пюре и пирожки на отдельной тарелочке.
— Не, — говорю, — так, фигня всякая.
А сам тыкаю потихоньку мышкой, чтобы это палево гейское удалить. Только там видать программка какая-то была установлена. Вместо того, чтобы уйти навечно в нирвану, жирный мужик с малолеткой выскочили в центр экрана и продолжили свое дело. Судя по звукам, с большим энтузиазмом.
— Что это у тебя? — Сева даже не старался разыгрывать удивление.
Я захлопнул ноут, но отчим ловко его цапнул и открыл экран. Блин, не успел я пароль поставить!
— Не думал, что у тебя такие предпочтения, — головой качает, усмехается. — Ты знаешь, что детское порно запрещено? А этому пареньку не дашь больше четырнадцати.
Короче, сижу весь красный, не знаю, куда глаза девать. А что сказать-то? Ну, я и послал отчима лесом. А он макбук закрыл, на пол положил аккуратно рядом с подносом и садится такой на кровать. Я отодвинулся, голову в плечи — думаю, щас снова бить будет. А он смотрит на меня так безмятежно и говорит:
— Ты любишь маму, правда?
У меня в горле пересохло в момент, но я все-таки смог просипеть:
— А ты? Ты разве ее не любишь?
Себастиан нахмурился, прикусил губу:
— Когда я спрашиваю, Джек, ты должен отвечать. Иначе я рассержусь. А если я рассержусь, я могу сделать больно твоей маме.
Больше всего в этот момент мне хотелось придушить эту сволочь на месте, но я слишком хорошо помнил, как он избил меня в лесу — я и щас еще ссу, как пенсионер с простатитом, постанывая, а ни одного синяка не осталось. Что, если он свои приемчики начнет на матери отрабатывать? Алкаша Бо с его затыками она сколько терпела? Четыре года? А сколько будет терпеть милашку Себастиана?
— Если, — говорю, — ты мать хоть пальцем тронешь, я в полицию пойду. Серьезно.
Сева покачал головой, на морде — мировая скорбь:
— Малолетний эмигрант, наркоман и хулиган пришел жаловаться на своего отчима, уважаемого адвоката. У подростка было трудное детство, он ревнует свою мать к новому мужу, вот и решил его оклеветать.
— У тебя будут неприятности, — срываюсь на шепот. — Я смотрел "Охоту"
[13].
Себастиан усмехнулся:
— Я не Лукас, а ты — не девочка из детского сада. Никто не найдет никаких доказательств. Никаких следов. Все будут сочувствовать мне, а не тебе.
Я мотнул головой:
— Когда бьешь, следы будут. Рано или поздно.
— Ты прав.
Согласие отчима выбило почву у меня из-под ног. Сижу, хлопаю на него глазами, а он наклонился ко мне и шепчет у самого уха:
— Не люблю грубое насилие. На то людям и интеллект, чтобы придумать что-то тоньше, элегантнее.
Я сглотнул, но слюна не шла в пересохшее горло, только мышцы больно сжались. Себастиан наклонился и взял с подноса тарелку с пирожками. Погладил кончиками пальцев красивую румяную корочку.
— Понимаешь, Джек, человеку тем проще причинить боль, чем больше он к тебе привязан эмоционально. Вот возьмем например меня и твою маму…
— Оставь ее в покое! — прошипел я, но отчим, не отпуская меня взглядом, надавил на пирог. Палец утонул в теплой еще мякоти, вишневый сок брызнул на тарелку и одеяло.
— Упс! — хихикнул он. — Катюша такая мягкая ранимая женщина. Она так зависима от меня. Психологически. И физически тоже. Что, если я дам ей почувствовать, что охладел к ней? Или, скажем, предложу попробовать новую форму секса? Жесткого секса, — и он воткнул всю пятерню в несчастную булочку.
Красный сок брызнул мне на щеку, заставляя зажмуриться. Что-то легко коснулось кожи, и я распахнул глаза. Себастиан отер вишневую сладость с моего лица и теперь облизывал палец, глядя на меня, как вампир на горло девственницы.
Короче, если меня раньше не трясло, то затрясло теперь.
— Чего тебе надо? — говорю, а у самого губы бесчувственные, и язык едва ворочается. — Чего ты хочешь?
— Чтобы ты меня слушался, вот и все, — Себастиан взял целый пирожок и откусил от него со здоровым аппетитом. — Тогда ни с твоей мамой, ни с тобой ничего плохого не случится. Кстати, она прекрасно готовит, правда?
Я тупо кивнул.
— Взаимовыгодное сотрудничество, помнишь, Джек?
— Сева, ты долго там? — донесся снизу приглушенный голос ма. — Начинается "Кто хочет стать миллионером"!
Отчим отер пальцы о мою футболку и встал с кровати.
— Ты, кстати, посмотри то видео. Тебе есть чему поучиться.
Башня
К ночи я подготовился. Только не так, как Себастиан рассчитывал. Заряженный под завязку телефон засунул под одеяло. На всякий случай, чтобы видео продублировать. Макбук оставил открытым на столе с камерой в режиме записи. Экран темный, типа выключено все. Доперло бы раньше так сделать, давно бы знал, кто и когда в моей комнате рыскает.
Доказательств, говоришь, у меня не будет, да? Никто мне не поверит? Ага, щас! Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя панцири с мигалкой увезут и в участке видос покажут, на котором ты меня щупаешь. Хорошо бы еще, ты мне или матери снова угрожать стал. Разозлить, значит, тебя, мразь, надо. Сопротивляться.
Ждал я не долго. Через час после того, как мать с отчимом улеглись, в коридоре заскрипел пол. Я тут же мобильник на запись и одеялом прикрыл. Сам лежу тихо, типа сплю. А дальше все, почти как в глюке. Дверь открылась, язык света внутрь выпал, в нем — черный силуэт в халате. Прислонился к косяку, молча смотрит. Я все это вижу через прикрытые ресницы — благо длинные они у меня. Думаю: ну, давай, действуй! Скажи что-нибудь пошлое. А еще лучше — свет включи, чтоб твою морду стало видно.
Отчим шагнул через желтую полосу, исчез на мгновение в темноте. Бесшумно подался матрас на кровати.
— Себастиан? — я сделал вид, что проснулся. — Что ты тут делаешь?
Он палец мне к губам прижал, а потом такой шепотом:
— Хочешь посмотреть башню, Джек?
Блин, думаю, так же на записи ничего не слышно будет!
— Башню? — говорю. — Ну да… Только не сейчас. Ночь ведь.
А он хихикает:
— В башню надо ходить именно ночью. Вставай.
— Не хочу, — говорю громко. Помню, что разозлить его собирался.