Наладонник тенькнул в тот самый момент, когда сталкер доставал его из кармана. Всё правильно. Сообщение: «Надвигается выброс, всем в укрытие».
Вовремя он решил спрятаться от дождя! Вот только странно, почему в мозгах не слышен шёпот на незнакомом языке. Кайман уже привык узнавать о выбросе загодя по этому шёпоту.
Что-то шелковистое скользнуло по его поднятой вверх левой руке, обмахнуло тыльную сторону кисти мягкой метёлочкой. Сталкер вздрогнул от неожиданности, а в следующий миг сообразил, что это шуршавчик решил его покинуть. Ну ничего, из бункера он никуда не денется. Пусть погуляет.
Когда шуршавчик окончательно перебрался на потолок, в голове у Каймана словно включилось невидимое радио — забормотал голос Зоны. Та-ак. Значит, прежде его экранировал шуршавчик… А может, занимал волну, сам вещал на тех же пси-частотах — если у пси-волн вообще есть частоты, конечно. Ладно, пёс с ним, пускай с такими вещами учёные разбираются.
— Мышонок! — окликнул девушку Кайман. — Там скоро выброс начнётся. Придётся нам здесь несколько часов провести.
— Знаю. Уже прочла сообщение.
Мышка вышла в тамбур. Девушка успела снять комбинезон и ботинки. В длинной футболке и носках у неё сделался удивительно домашний вид.
— Тут кофе есть? Или чай? — спросила она. — А как этой штукой пользоваться? Слушай, а я всегда думала, что в армейские пайки шоколадку положено класть…
Кайман решительно отстранил Мышку от спиртовки.
— Смотри. Кладешь таблетку, поджигаешь… Вот так. В ооновском сухпае есть шоколад, в нашем нет. Но если хочешь сладкого, так и скажи, нечего намёки разводить!
Девушка вздохнула.
— Хочу шоколадку. Или мороженое. Но мороженого у тебя точно нет.
— Мороженого нет.
Кайман снял с полки жестяную коробку, поставил перед Мышкой.
— Держи.
Вода успела закипеть, и Кайман залил растворимый кофе в кружках, а девушка всё ещё разбирала содержимое жестянки. Сталкер с усмешкой смотрел, как она раскладывает по сортам случайную подборку разнокалиберных сластей — шоколадные конфеты налево, леденцы направо, орехи и сухофрукты по центру коробки. И ведь никогда ему не нравилось в женщинах это детское пристрастие к сладкому, а в Мышке оно почему-то не раздражает. Даже наоборот, вызывает снисходительную симпатию.
— А я в детстве шоколад не ел вообще, — вспомнил Кайман. — Выплёвывал, представляешь? Взрослые смеялись.
— Кайман.
Мышка глянула на него серьёзно, испытующе.
— Я ведь о тебе почти ничего не знаю. Ты кто? Где родился? Как в Зону попал?
Тьфу ты, ёшкин кот! Надо же было так подставиться. И кто его тянул за язык с этими воспоминаниями? Кайман сделал попытку свернуть разговор:
— Кофе пей. С конфетами, в самый раз.
— Не хочешь говорить — не надо, — хмыкнула девушка. — Спасибо за конфеты.
Она потрогала кружку — горячая. Ухватила её через подол футболки, в другую руку взяла жестянку и ушла из тамбура-кухоньки в жилую половину бункера. Кайман слышал, как она возится там — наверное, расстилает себе спальник. Он выдвинул ящики стола, покопался, нашёл пачку галет, бессмысленно переложил её из левого ящика в правый.
Какого чёрта?
Сколько можно наращивать панцирь? Не подпускать к себе близко людей, как будто боишься… Чего? А ведь и впрямь боишься, крокодилище. Боишься, что они поймут — у тебя под чешуйчатой бронёй мягкое брюхо, как у всех. И тебе тоже можно сделать больно. Ещё как.
Кайман шагнул через порожек. Мышка устроила лежбище прямо на полу — постелила несколько спальников, ещё один свернула в изголовье вместо подушки. Сталкер присел на край разостланного спальника, хлебнул горячего кофе, отставил подальше кружку.
— Я очень обычный, — сказал он. — Рассказывать почти нечего. Родился я в Севастополе, отец — украинец, мама — русская. Когда учился в третьем классе, семья перебралась в Питер, там мамины родственники. Потом родители развелись, завели каждый по своей отдельной семье, меня только некуда было деть. Ну, я уже почти взрослый был. Закончил школу, отслужил в армии, устроился на работу. Экспедитор, это знаешь что? Сопровождение грузов. Командировки, разъезды, платили неплохо. Потом… потом влюбился, стали жить вместе. А потом как в анекдоте. Вернулся я из командировки, а у жены в постели любовник. Всё очень обычно, Мышонок. И никакого смысла об этом рассказывать.
— Смысл есть, — качнула головой девушка. — Кайман?
— Что, малыш?
Кайман гладил её стриженые светлые волосы, а она тянулась за ласкающей рукой, бодала его макушкой, как ничейный котёнок — погладь меня, ну погладь, ну ещё.
— Выключи фонарик, Кайман.
Наверху, за толстыми стенками бункера, лил дождь, бушевал выброс. А Мышка и Кайман любили друг друга, как в первый раз — словно те разы за Периметром были не в счёт, словно настоящее начиналось только здесь, в Зоне.
Может, так оно и было.
18
Мышка,
бункер по дороге на Янтарь
Она проснулась резко и подскочила, будто подброшенная. Колотилось сердце. Что-то было не так. А «не так» в Зоне запросто может значить смерть.
Кайман спал и негромко похрапывал. Во сне сталкер выглядел моложе — разгладилась ироническая складка у губ, разошлись морщины на лбу от постоянно нахмуренных бровей. Стоп! А почему она вообще видит его лицо? В бункере должно быть абсолютно темно, фонарик они потушили.
Из тамбура в жилую часть проникал неяркий свет. Кто-то негромко кашлянул за перегородкой. У Мышки бешено застучало сердце. Вот! От такого же точно кашля она и проснулась. Кто-то был там, где никого не могло быть. Кто-то находился в бункере вместе с ними. Кто же?
Одним движением она натянула футболку, другим — нашарила пистолет, сжала металлическую рукоять… и не взяла. По уму следовало разбудить Каймана. Но…
Человек сидел у стола, вполоборота к ней. Мышка узнала его скорее по описаниям, чем по собственным картинкам из памяти детства.
— Здравствуй, дядя Дима, — негромко сказала она.
Чёрный Сталкер Шухов по прозвищу Рэд смерил её внимательным взглядом. Мышка невольно вздрогнула. Казалось, она видит обыкновенного живого человека — вот только темнота как-то особенно льнула к нему, так что начинало мерещиться, будто клочья тьмы садятся ему на плечи, как чёрные снежинки… Садятся и прилипают, и фигура сталкера начинает расплываться, и хочется сморгнуть иллюзию… Но моргать боязно, а вдруг окажется, что никакого Чёрного Сталкера здесь нет и не было вовсе? А он ей очень, очень нужен!
— Ну, здравствуй, Линочка, — отозвался Шухов ей в тон. — Вижу, выросла. Мама бы порадовалась.
Мышка прикусила губу. Давно, ох как давно её никто не называл Линочкой. Бабуля звала её Алей, и только так. Линочка — это домашнее имя тех времён, когда мама с папой… Ёшкин кот! Не хватало только разреветься.