Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу - читать онлайн книгу. Автор: Ширин Шафиева cтр.№ 50

– Конечно, целыми днями ныть о том, что Веретено такое недоступное, веселее, – поддела её Лейла. – При том, что сама виновата. Зачем покушаешься на чужое Веретено?

– На чужой даче инжир слаще, – хихикнула Вану. – И оно вовсе не чужое. Оно – всеобщее, вроде охраняемого ландшафта.

– Так, девушки, вы чего шифруетесь? – спросил яппи, недоумённо глядя то на Вану, то на Лейлу.

– Ничего. – Вану принялась считать пузырьки в стакане с потеплевшим пивом. Такая печаль: её еда с некоторых пор всегда остывала раньше, чем она успевала её съесть, а напитки согревались раньше, чем она успевала их выпить.

Она скомкала бумажную салфетку и бросила её в чистую пепельницу.

– У кого-нибудь есть зажигалка? – спросила она, задерживая взгляд по очереди на двух молодых людях.

– Я не курю, – с гордостью ответил яппи.

– Я тоже, – признался рок-музыкант.

– Вот как? – удивилась Вану. – Здоровый образ жизни, значит. А как же секс, наркотики и рок-н-ролл? А как же живи быстро, умри молодым?

– Это всё стереотипы, – сконфуженно ответил музыкант.

Заговорили о хобби и увлечениях. Лейла, мужественно тянувшая на себе беседу, поведала новым знакомым о сальсе, о вечеринках и чемпионате. Яппи оживился:

– А я туда ходил одно время. Там ещё учитель такой… похожий на надувную резиновую женщину.

Вану чуть не уронила бокал и так фыркнула, что фисташка выскочила у неё изо рта и ускакала по деревянному столу в неизвестном направлении. Откинувшись на резную спинку скамьи, Вану нервно расхохоталась.

– Вот так сравнение. Но почему, чёрт подери?!

– Да ну, он какой-то безволосый слишком и гладкий.

– Ага, а я видела, у него в «Фейсе» лайкнута страница лазерной эпиляции, – не без злорадства сообщила Лейла. Для Вану это не стало новостью.

– Удалять волосы – не позор для мужчины. – Она наставительно подняла палец вверх. – Единственное что – настоящий мужик должен делать лазерную эпиляцию без обезболивания!

– А губы красить помадой со вкусом пива! – подхватила Лейла.

– А брови выщипывать плоскогубцами, – заключил музыкант.

Они подняли бокалы за настоящих мужчин. Потом за поэзию, и тут Лейла припомнила своё любимое стихотворение авторства Вану.

– Я его даже наизусть помню. Только как вспомню, кому оно посвящено, мне противно делается, – доверительно сообщила Лейла собравшимся.

– Кому оно посвящено? – спросил зеленоглазый яппи.

Вану колебалась некоторое время, но тайна жгла ей горло, словно расплавленное золото – глотку Красса, и она призналась:

– Надувной резиновой женщине. – Новые знакомые принялись смеяться, решив, что она отшучивается, и тема была закрыта. Потом Лейла спросила Вану:

– Зачем ты всем рассказываешь о своей любви к нему?

– Видишь ли, мой юный пытливый друг, – ответила Бану, – если человеку нечего скрывать – человеку нечего бояться.

Яппи отодвинул в сторону тарелку, полную костей, на которых оставалось довольно много мяса, и положил на её место телефон. Бану не разбиралась в моделях этого бесполезного, по её глубокому убеждению, предмета, но яппи, приобретавший только самое дорогое и модное, был уверен, что произвёл на неё нужное впечатление.

– Я добавлю вас в друзья на «Фейсбуке», – полувопросительно сказал он. Девушки кивнули, а Бану подумала: «Интересно, мы хоть раз ещё увидимся? Пару раз он поставит лайк под моими фото. А потом забудет о моём существовании, и, даже если я умру, он не будет об этом знать. Особенно если кто-то возьмёт на себя труд вести мою страничку от моего имени. Ну надо же. Интересная идея. Достаточно периодически заходить на «Фейсбук», лайкать статусы, делать перепост фотографий, чтобы создать видимость жизни человека, который давно мёртв. В каком страшном мире мы живём».

– Что такое? – удивлённо спросил рок-музыкант.

– Что?

– Почему ты сказала, что мы живём в страшном мире?

– Я произнесла это вслух? – испугалась Бану. – А, ну да. Это из-за интернета. У меня был знакомый, – тараторила она, стремясь скрыть свою оплошность, – который категорически отказывался регистрироваться в каких-либо социальных сетях. У него даже адреса электронной почты не было. Он был уверен, что за всеми нами следят.

– Им же хуже, – улыбнулась Лейла и откусила голову креветке.

На обратном пути, уже избавившись от новых знакомых, они снова заговорили о Веретене, и Лейла вскипела:

– Ты уже сошла с ума, и ладно, но ты и меня тоже с ума свела! Та голова в морге показалась мне похожей на него! А когда мы уходили, я обернулась, и она мне подмигнула!

– При чём здесь я?

– Да ты из меня весь мозг вынесла!

– Было бы что выносить, – огрызнулась Бану, сердясь больше всего оттого, что упрёк был справедливым. Слово за слово, и они с Лейлой поругались, но не разошлись по домам, а продолжали идти по улице вместе и орать друг на друга. Под конец Бану крикнула:

– Покончу с собой, тогда ты увидишь!

– Увижу тебя голой в морге!

– Вай-вай-вай, девушки, не ссорьтесь, – встрял какой-то прохожий. Это отрезвило их, они перестали ругаться и холодно распрощались.

Когда после весёлого вечера Бану вернулась домой, она села за стол и, не обращая внимания на лёгкое опьянение, схватилась за ручку: ей показалось, что в мозгу у неё заскреблись слова. Сначала они робко пробовали свои силы, привлекая к себе внимание Бану, потом заколотились, требуя выпустить их на волю. У Бану даже голова разболелась, и она почувствовала себя Зевсом, беременным Афиной. Словам было позволено излиться на бумагу, может быть, эти слова когда-нибудь стали бы поэмой.

И было тихо и пусто на улицах. Чёрная и густая, словно нефть, тоска струилась сквозь щели в окнах, заполняла комнату, грозила грядущим летом, от которого Бану интуитивно ожидала катастрофы. Всё началось летом – и всё должно было закончиться летом. Вот бы он прочёл её стихи. Вот бы кто-нибудь сумел растолковать ему их смысл. Показать ему, что Бану балансирует на грани безумия и смерти, словно канатоходец над пропастью.

Или, быть может, не стоит дёргаться, как муха в паутине, и покончить разом с этой абсурдной историей. Нет подвига глупее, чем самоубийство, но, с другой стороны, какова дама сердца – таковы и подвиги.

И над ней некому смеяться, кроме Лейлы, которая, возможно, была слишком молода, чтобы испытывать такие чувства, и слишком правильна, чтобы испытывать такие чувства к нему. Но уж насмешки друзей она как-нибудь перенесёт, только они и отрезвляли её иногда. А для остальных ей, Бану, есть чем оправдаться.

Время между их недолгими встречами превращалось в туманную бесконечность, отмеченную бездействием и безмыслием. Бану перестала даже слушать музыку, которая проносилась над её сознанием, словно ветер надо льдом, не затрагивая его. Ничто не заполнит эту тишину.