Наконец самолет опустил аппарель. Грузовой отсек залили лучи калифорнийского солнца, а с ними – все та же – к счастью, хотя бы сухая – жара, и Гаррисон сошел вниз, на взлетную полосу авиабазы Корпуса морской пехоты в Кэмп-Пендлтоне. Еще не совсем дома, но здесь он бывал достаточной часто, чтоб душу согрело знакомое чувство облегчения: вот он и снова вернулся… С этой мыслью он кивнул остальным, уводящим прочь основной объект операции (объект до сих пор била крупная дрожь). Заботу о заложнике Дэниэлс с Виктором, без лишних слов, приняли на себя, зная, кого ждет их товарищ, поэтому Гаррисон вгляделся в знойное марево над взлетной полосой, отыскивая ЕЁ. Вот и настало время спрятать второго Рэя Гаррисона назад, в ящик, а наружу вновь выпустить первого – заботливого, любящего мужа.
Отыскав жену взглядом, Рэй сбросил походно-полевую куртку, поднял сумку, поморщился от боли в боку и плече и зашагал по раскаленному солнцем асфальту. Способ уложить в голове, приноровить друг к другу жизнь с умной, сильной, доброй, бесконечно терпеливой Джиной, и всю грязь, ужас, боль и кровь на песке, сопутствующую его ремеслу, на свете существовал ровно один: держать эти два мира отдельно один от другого. В полной изоляции. Порой – обычно по ночам – пережитое снова всплывало в памяти, не давало покоя, и тогда Гаррисону приходилось нелегко, но сейчас, когда Джина рядом, все прочее разом утратило важность.
Встречать его Джина приехала в коротком кружевном платье, которое Гаррисону всегда так нравилось, а ее длинные, светлые, волнистые волосы вольно вились на теплом калифорнийском ветру. Стоя у дверцы «Мустанга» с откинутым верхом, она выглядела непринужденно прекрасной – в точности как одна из красоток с плакатов шестидесятых годов. Подойдя к ней, Гаррисон опустил сумку на асфальт.
– Опаздываешь, – сказал он.
– Это ты раньше времени, – с улыбкой откликнулась жена, и оба стиснули друг друга в объятиях.
Гаррисон поднял Джину в воздух, а та обхватила его и ногами. Оба прижались друг к другу едва ли не с отчаянием, будто не виделись целую вечность. Слов им не требовалось. Только теперь, заперев того, другого Гаррисона в ящик, Рэй в самом деле почувствовал, как мучительно тосковал по жене, пока был там, на задании.
«Мустанг» мчался по полупустому, прямому, точно стрела, участку Тихоокеанского шоссе, чуть к северу от Раггед-Пойнт. Слева сияла золотом линия горизонта над океаном, справа темнел лес и горы парка Джулии Пфайфер в Биг-Сур. Далеко внизу бились о скалы океанские волны, отливавшие жидкой, расплавленной сталью, но Гаррисон всей этой красоты даже не замечал. Взгляд его был устремлен на жену. Вполне профессионально управляясь с рычагом передач, Джина гнала старенький «масл-кар» вперед, и ее волосы развевались в токах теплого встречного ветра.
– Тебе куда хочется? – спросила она, не сводя глаз с дороги. – В горы? В пустыню?
– Мне хочется, чтоб ты сама выбрала, – ответил он.
Джина расхохоталась.
– Ты же знаешь: я выберу воду.
Да, океан Джина любила всем сердцем; Рэй часто шутил, что она наверняка малость рыба, нечто вроде русалки.
– Так тебе правда все равно, куда? – уточнила она спустя пару секунд. Потом, отыскав пару шпилек, зажала их во рту и принялась скручивать волосы в хвост, чтоб не лезли в глаза.
Эх, а вот это жаль… смотреть, как ее волосы вьются по ветру, Гаррисон очень любил.
– Ну, ты же там быть собираешься? – с широкой улыбкой откликнулся он.
Вынув изо рта шпильки, Джина заколола волосы.
– Очевидно, да.
– Вот и все, что мне нужно знать!
Казалось, ответом на этакую банальность должен бы стать брошенный искоса неодобрительный взгляд, но вместо этого Джина крепко стиснула его руку, покоившуюся на сиденье. Гаррисон понимал: она тоже скучала, да еще волновалась о нем, ведь Джине не раз случалось бывать на военных похоронах. Не понимал он другого: каким образом стал ее мужем, чем мог заслужить подобное счастье? С чего она вдруг решила заговорить со сломленным жизнью морпехом в том самом кафе при книжном магазине? Ведь с виду была совсем не из тех, кто мог бы заинтересоваться таким, как он…
Вновь устремив взгляд вперед и вдаль, Гаррисон решительно выкинул все эти мысли из головы. «В конце концов, – решил он, – все обернулось так, что лучше и быть не может».
Куда привела их дорога? Гаррисон даже на название внимания не обратил. В какой-то маленький городок, словно бы ни капли не изменившийся с самого восемнадцатого века. Захолустный, тихий, а главное, совершенно не тронутый нашествиями туристов и сопутствующей оным коммерциализацией всего и вся. Джина такие места просто нюхом чуяла. Интересно, много ли их сохранилось в Калифорнии до наших дней?
Оба шли по оживленному рынку, вытянувшемуся вдоль волнолома. На ходу Гаррисон лакомился ломтиками апельсинов из местных садов. С одной стороны – прилавки со свежими фруктами и рыбой, с другой – гавань и целая флотилия рыбачьих катеров. Шумный, красочный, рынок ярким пятном выделялся на фоне темных, сумрачных гор, окруживших крохотный прибрежный городок с трех сторон, точно исполинские стражи. Апельсины оказались невероятно вкусными – казалось, они дарованы смертным самими богами. С другой стороны… последние две недели Гаррисон прожил исключительно на сухпайке, так что сейчас ему даже сосиска с чили показалась бы пищей богов.
В заказанном Джиной номере бутик-отеля оба приняли душ и переоделись. Облачившись в гражданское, Гаррисон окончательно превратился из воина в мужа. Джина снова оделась в белое летнее платье – на этот раз подлиннее, однако почти прозрачное.
Пока жена складывала в сумку купленные фрукты, Гаррисон углядел невдалеке пару местных ребятишек, азартно обстреливавших друг друга из водяных пистолетов, и невольно заулыбался. Хотелось бы ему обзавестись собственными детьми… но ведь и Джина, и сам он прекрасно знали, насколько опасна его работа.
Сунув в рот еще ломтик апельсина, он заложил кожуру за губу, скорчил рожу кинозлодея, этакого дона Корлеоне, и поднял вверх руки с согнутыми, точно когти пальцами. Джина звонко расхохоталась, а ребятишки с улыбками принялись обстреливать из водяных пистолетов его. Гаррисон притворился, будто сражен наповал, но тут же поморщился: свежая рана в боку откликнулась острой болью.
– Полегче, ребята: он у нас сегодня инвалид, – предупредила мальчишек Джина. Вполне добродушно, вот только эти странные нотки в голосе…
– Все хорошо, – заверил ее Гаррисон. – Пара недель с тобой – и снова буду как новенький.
Сказал он это с улыбкой, но растревоженная незажившая рана продолжала болезненно ныть. Похоже, чем он становится старше, тем дольше затягивается каждая новая дырка…
– Идем-ка, – с тревогой велела Джина. – Тебя нужно в постель уложить.
– Вот и я как раз о том же самом подумал, – с широкой улыбкой откликнулся Гаррисон.
Джина окинула его взглядом, стараясь на время сохранить серьезность, но перед благодушием мужа устоять не смогла и тоже, против воли, заулыбалась.