В толще воды - читать онлайн книгу. Автор: Арне Даль cтр.№ 8

Он допустил это.

Нет.

Не сейчас.

Все равно, как только он уснет, кошмары вернутся.

Бергер снова устремил взгляд на мелькающие на экране ноутбука цифры. Ему трудно было сидеть на месте. Может быть, снова выйти, спуститься к причалу и полюбоваться убегающими в бесконечность островками? Чего он точно не собирался делать в период этого томительного ожидания, так это надевать гидрокостюм и бросаться в ледяную воду. С этим хобби покончено.

И тут до него дошло, что у него есть интернет. Он уже активировал анонимную сеть. По сведениям Бергера, на острове было установлено несколько камер видеонаблюдения, которые могли в любой момент включиться, игнорируя происходящее в данный момент на экране.

Он позволил себе открыть Гугл и начать ставший уже механическим поиск – то, чем он занимался ежедневно год за годом, но безрезультатно. Сначала он набрал «Фрейя Бабино». Как обычно, ни одной ссылки; его бывшая словно сквозь землю провалилась со своим новым парижским мужем. Вероятно, думал он не без злорадства, она теперь обычная домохозяйка, живет жизнью своего мужа. Затем Бергер набрал «Маркус Бабино». Хотя и здесь все было бесполезно, он даже мысли не допускал о том, что можно уже и не вбивать третье имя – имя брата-близнеца Маркуса, который был на десять минут младше. Бергер набрал «Оскар Бабино».

Его сыновья-близнецы.

Свет в его жизни, свет, который пока сиял неизвестно где, но оттого казался еще ярче. Полярная звезда, вокруг которой крутится мир. Точка отсчета.

И тут вдруг что-то произошло. Страница «Фейсбука». Оскар Бабино, Париж.

А на фотографии профиля действительно его младший сын. Только совершенно обновленная версия. Одиннадцатилетний парень и, судя по снимку, вполне оперившийся танцор хип-хопа. Бергер тут же сделал скриншот всего, что нашлось на странице, а это было немного. Страницу создали всего несколько дней назад, и на ней имелось всего две записи с немногочисленными комментариями, все по-французски. У Оскара набралось двенадцать друзей, и все комментарии были от них. Первый пост выражал скорбь по поводу крупного теракта в Париже, который произошел, пока Бергер валялся без сознания в Лапландии, комментарии здесь были скупыми, явно оставленными ровесниками Оскара. В основном грустные смайлики. А последний пост сделан пару дней назад. На фотографии неубранная комната мальчишек, двухъярусная кровать, на нижней кровати кто-то лежит, вытянув обе руки с жестом победителя. А снизу из-под одеяла торчат ноги. И пальцы ног тоже формируют символ победы.

Внутри у Бергера что-то щелкнуло. Он почувствовал ком в горле. Вытянул руку, погладил холодный экран компьютера. Это был его жест, утрированный радостный жест папы Сэма. У близнецов он долго не получался, им пришлось много тренироваться, чтобы научиться раздвигать два самых больших пальца на ноге и одновременно подгибать остальные. В результате выглядело это весьма своеобразно. И можно было залезть под одеяло, например, после победы в компьютерной игре, и высунуть руки и ноги в победном жесте.

Четыре символа победы.

Единственный комментарий к фотографии гласил «14-8», очевидно, результат каких-то состязаний. Вероятно, один из близнецов обыграл другого, но определить, кто из них лежал под одеялом, всем своим видом выражая не омраченное злорадством счастье, было невозможно.

Сэм Бергер воспринял это как знак. Его сыновья – по большому счету, выпавшие из его жизни в последние три года, проглоченные Парижем, – не потеряли связь со своим отцом-предателем. С отцом, который безо всяких возражений позволил их матери Фрейе оформить единоличную опеку над мальчиками. И который, будучи полицейским, не удосужился проверить, хорошо ли детям в их новом доме, с их отчимом-французом Жаном Бабино. Этот отец руководствовался сомнительным девизом «отсутствие новостей – хорошие новости», и вместо того, чтобы искать контакта с детьми, пестовал и лелеял свое одиночество.

За последние несколько недель Сэм Бергер как будто повзрослел на пару десятков лет.

В эту минуту он принял решение зарегистрироваться в «Фейсбуке». Пока он сидел и размышлял над тем, стоит ли использовать свое настоящее имя или лучше взять какой-нибудь ник, понятный лишь близнецам, компьютер издал звук, означающий завершение задачи. Поиск остановился, и теперь экран светился одобрительным подтверждением; значит, Бергеру удалось сделать еще один шаг на пути к покорению сложной системы Молли Блум.

Молли.

А у нее под сердцем, возможно, ребенок Сэма.

Нет, не сейчас. Дождись ночи. Пусть все это дерьмо вызреет, настоится, как следует протухнет и превратится в новые кошмары.

Бергер осторожно активировал продолжение процесса загрузки. Включился новый поиск.

Он вернулся к «Фейсбуку». Теперь он, по крайней мере, знал, как можно бороться с ночными кошмарами.

С помощью четырех символов победы.

Вторник, 1 декабря, 23:54

Услышав этот звук в первый раз, ночная медсестра никак на него не отреагировала. То есть, она, конечно, подняла глаза от испанской грамматики, но глагол hacer удержал ее за письменным столом; спряжение доводило ее до бешенства. Кроме того, это ну никак не могло быть окно: если и имелись в отделении незыблемые правила, так это держать окна тщательно запертыми. Люди, которые приходили в себя после длительного наркоза и бессознательного состояния, часто плохо контролировали свои действия, если выразиться мягко, и если бы существовала хоть какая-то возможность вывалиться из окна второго этажа, их бодрствование превратилось бы в невнятные скобки между долгим сном и его продолжением.

Как и сама жизнь, подумала медсестра и содрогнулась от холода. Только что наступил декабрь, а декабрь все же лучше ноября. Зато потом идут январь, февраль, март и апрель – их, разумеется, легче пережить на Лансароте.

Hago, написала она. Haces. Hace. Hacemos…

И тут она снова услышала тот же звук. На этот раз сомнений быть не могло – и скрежет рамы, и все остальное. Медсестра отложила ручку и прислушалась.

В остальном тихо.

Она встала. Звук, несомненно, доносился из какой-то из трех-четырех ближайших палат, либо из шестиместной, либо из одноместной.

Если бы она боялась призраков, она не выбрала бы эту профессию. Или если бы ее пугало одиночество. Она выбрала эту работу, потому что она отчасти напоминала труд пожарных. Или штурмовой группы. А может быть, даже военных? Ожидание, спокойствие, одиночество, бесконечные возможности для самосовершенствования – и при этом постоянно на цыпочках, в полной боевой готовности. Все это было ей очень созвучно.

Однако со временем эти способности ушли в пассив, и удачным дежурством стало считаться такое, когда можно всю ночь, не поднимаясь, учить испанский. Который, несмотря на глагол hacer, казался детским лепетом по сравнению с ивритом и корейским.