Упал и потух фонарь.
Сэндис снова взвела курок.
Если бы чья-то рука не схватила ее за отворот платья и не дернула вниз, она бы схлопотала ответную пулю прямо в лоб.
– Ну ты даешь, – восхищенно шепнул Рон, беря винтовку и прицеливаясь. – Пли!
Сэндис выглянула из-за стола, заметила тень и открыла огонь. Тень упала. Еще одна тень. Подавшись влево, Сэндис выстрелила вновь, но промахнулась. Все. Четыре заряда. Отобрав винтовку у Рона, Сэндис передернула затвор, загоняя патрон в патронник.
Надо же, минуло четыре года, а она помнит эти ружья как облупленные, как стигму на своей спине.
Рон ускользнул – бить, пинать, крушить нерасторопных в рукопашном бою оккультников. С тремя они уже покончили, но Равис мог вернуться с минуты на минуту.
Кто-то разбил окно, и звон брызнувших осколков неприятно резанул слух Сэндис. Что-то ударилось в стоявший рядом станок, и тот протяжно загудел, словно колокол.
В ту же секунду Рон вцепился ей в плечо.
– Бежим! Бежим! Ходу!
Он рывком поднял ее на ноги и поволок к разбитому окну. Спасены! Подхватив Сэндис на руки, чтобы она не изрезала босые ноги, он выскочил в пустую оконную раму. Осколок стекла царапнул его по груди и порвал рубашку.
Сэндис, подпрыгивая в объятиях Рона, не выпускала из рук ружья. Тяжело дыша, Рон добежал до конца фабрики и только тогда опустил ее на землю.
Раздался полицейский свисток. «Алые»! Для них оккультники, бандиты, Сэндис, Рон – все едины и одним миром мазаны.
Нашарив среди булыжников канализационный люк, Рон сунул в отверстия пальцы и приподнял крышку.
– Задержи дыхание.
Сэндис мертвой хваткой вцепилась в винтовку. Вода ее уничтожит! Лишит их оружия, в котором осталось целых три патрона.
– Сэндис!
Держа винтовку над головой, Сэндис прыгнула в темноту.
Течение подхватило ее и вырвало из рук винтовку.
17
Утром Рон вошел в номер и водрузил на маленький столик поднос с хлебом, сыром и яблоками. Они обосновались в приличной и довольно дорогой гостинице, ничуть не походившей на те крысиные норы, которые он обычно снимал, чтобы уединиться с приглянувшейся милашкой. Правда, раньше после встречи с девчонками жизнь его никогда не висела на волоске. Кроме того, он надеялся, что оккультникам, если те вдруг оправились от побоев и зализали раны, и в голову не придет искать их здесь.
Комнатка была очень скромной и потому небольшой, но в этом и крылось ее неоспоримое преимущество – ее было удобно оборонять. Сэндис кинулась к еде и с наслаждением, словно благоуханный фимиам, втянула носом аромат свежего хлеба. Однако, пересилив муки голода, первый отломленный кусок она протянула Рону.
Усевшись на единственный стул, Рон махнул рукой.
– Ты голоден! – нахмурилась Сэндис. – Ешь!
Он тоже нахмурился и залюбовался на ее тонкие, почти просвечивающие пальцы. Сэндис трогательно, с надеждой заглянула ему в лицо, и Рон, боясь разбить ей сердце, не смог отказаться. Схватив еще теплую, с пылу-жару краюху, он оторвал здоровенный ломоть, проглотил его, не разжевывая, и чуть не подавился.
Хлеб камнем упал в пустой желудок, и Рон осознал, как же давно ничего не ел. Он откусил второй кусок, третий. Голова закружилась – не от еды, а, скорее, от нехватки сна. Рон не привык кемарить на ходу, он предпочитал высыпаться всласть.
– Сегодня я иду в «Герех», – промычал он, запихивая в рот хлеб.
Сэндис так и застыла, не донеся до губ яблоко. Затем с хрустом надкусила его и, уписывая за обе щеки, спросила:
– К маме? Тебе разрешат с ней увидеться?
«Разумеется, нет».
– Возможно. Посмотрю, что удастся сделать. Разведаю, кто там отвечает за посещения и сколько стоит его подкупить. – Наклонившись к Сэндис, он повертел в руках мякиш. – И поищу работу. У меня почти вышли деньги. А без них нам придется туго.
Рука Сэндис, потянувшаяся к сырнику, оцепенела.
– Ешь, не стесняйся, – мотнул головой Рон. – Нам с тобой нужны силы.
– Я могу чем-то помочь? – Она нерешительно отщипнула кусочек творожного оладья и теперь катала его между пальцами. – Что-нибудь сделать?
– Да – остаться здесь. В одиночку я быстрее управлюсь. А тебе тут будет спокойнее.
Он подошел к окну и, отогнув желтую занавеску, выглянул на улицу. Похоже, в этой гостинице во всем предпочитали желтый цвет. Видимо, мечтали хоть как-то скрасить жизнь в этой унылой клоаке – Дрезберге.
– Сюда они сунуться не посмеют. Тем более днем. Кайзену потребуется время собрать новое войско.
– Ему не нужно войско…
Уронив край занавески, Рон внимательно посмотрел на Сэндис. Она улыбалась. Разглядывала сырник в своей руке и улыбалась. Не лучезарно, не от души, но все-таки…
– Хорошо, я останусь. Приберу постель. Подготовлю белье для прачки.
Белье для прачки уже лежало на краю постели, собранное в узел деликатной горничной, которая не стала уточнять, почему от их одежды несет уборной и с чего вдруг Рон так расщедрился и попросил ее купить им новые рубашки и платья. Закинув сырник в рот, Сэндис направилась к кровати и сбросила узел на пол.
– Белье я подготовлю сама.
Рон ухмыльнулся. Да и как тут было не ухмыльнуться!
– Ну, я пошел. – Он подошел к столу и отломил еще один кусок от стремительно убывающего хлеба. – Раньше уйду, раньше приду. А потом обмозгуем, что нам делать дальше.
– Спасибо, Рон.
– Хватит меня благодарить, – зачавкал он.
Лицо Сэндис озарилось улыбкой – уже настоящей, искренней и теплой. В луче солнечного света, скользнувшем из-за штор, она засияла неземной красотой. Такой Рон впервые и увидел ее в таверне. Увидел и не смог оторвать глаз. Вот и сейчас он поглядел на нее и словно погрузился в туман. Мысли его смешались. Теперь он думал о ее шелковистой коже и о том, что они здесь совершенно одни. Вспоминал ее слова там, в переулке, ее неприкрытую заботу о нем. Эта девочка – словно книга за семью печатями. Не чета тем случайным подружкам, что согревали его постель и исчезали поутру. Она не такая, как его коллеги и друзья. Не такая, как Куртц или его мать. Совсем не такая, как его мать.
«И пока ты тут растекаешься мысию по древу, твоя мать гниет в тюрьме!»
Рон содрогнулся, покачал головой, пробуждаясь от грез. «Все тлен да суета человеческая. Сейчас не время для подобных мыслей и желаний. Сейчас не время…»
Он выхватил из мешка кошелек и, не попрощавшись, выскользнул за дверь.
✦ ✦ ✦
Дорога до «Гереха» тянулась бесконечно. Может, потому, что тюрьма находилась слишком далеко. Может, потому, что Дрезберг невероятно разросся. Может, потому, что Рон смертельно устал и еле передвигал ноги, чувствуя себя столетним старцем. А может, потому, что в глубине души он прекрасно знал – он даром теряет время.