Лабиринт. Феникс - читать онлайн книгу. Автор: Александр Забусов cтр.№ 52

* * *

Ноябрь-месяц, операция проходила в обстановке строгой секретности. На протоках торфоразработок в пойме Яхромы разыгралось половодье. Бурные потоки с разломанными льдинами затопляли все вокруг, ледяная вода поднималась все выше. Жилые дома в населенных пунктах постепенно скрывались под водой. Немцы торопились уйти на линию своих укреплений на противоположном берегу разливающейся Яхромы, но многим частям и технике не повезло — утонули, замерзли. Жители многих сел и поселков в долине Яхромы и Сестры, на Большую землю выйти не смогли, остались под слоем воды или замерзли после разлива.

Как бы то ни было, ценою многочисленных жертв среди мирного населения в десятках поселков и деревень, Сталину удалось многое. Ему удалось, не обладая никакими резервами, на некоторое время сократить зону боестолкновений на Западном фронте практически до двух небольших точек — у деревни Крюково и на Перемиловских высотах, где немцев, пытавшихся прорваться через канал, сдерживал случайно оказавшийся там отдельный бронепоезд № 73 войск НКВД. Бронепоезд шел из Загорска к Красной Горке, но застрял у станции Яхрома после взрыва моста через канал. Пока не была сформирована 1-я ударная армия Кузнецова, немцев на Перемиловских высотах сдерживали бойцы 20-й армии под командованием генерала Андрея Власова. Несмотря на все, возможность захвата Москвы противником сохранялась.

Москва стала прифронтовым городом. Холодно. То дождь, то снег. По ночам крепкий мороз. Погода в этом году не баловала.

В общем-то, по нынешним меркам ничем не примечательный день. Один из дней страшной войны, но… трамваи и троллейбусы не вышли на линию. В депо прибыли военные саперы, минировать оборудование. А ведь в вагонах перевозили не только гражданское население города, но и воинские части, доставляли рабочих на строительство оборонительных сооружений. Не открылось метро… Закрытые двери наводили в душах москвичей панику, внушали страх, руша нить повседневности бытия, уверенности в том, что великий вождь, отец всех народов огромной страны не допустит захвата города фашистами. В одночасье весь облик города как-то мгновенно изменился. Магазины закрыты. Жалюзи спущены на витрины. Народ суетится возле домов. Горожане связывают пожитки, укладывают их на тачки, на детские коляски. Кое-где грузятся машины, выносят из квартир даже мебель. По улицам походным шагом двигаются красноармейцы, идут не в ногу колонны пожилых мужчин, из батальонов ополчения. Эти уже сегодня окажутся в окопах. Можно сказать, почти в колонну стекаются грузовики с эвакуированными. Мешки, чемоданы, ящики, даже подушки. Люди с поднятыми воротниками, по-старушечьи закутанные в платки женщины всех возрастов бредут с темными лицами и пустыми глазами. Чувствуется, что неизвестность их гнетет и гонит в никуда, только бы подальше от родного порога. Это была уже другая Москва, где не действует привычный уклад жизни.

Прошлым вечером на окраине слышна была артиллерийская канонада, и чиновники гражданской администрации города решили, что битва за столицу проиграна и немцы вот-вот войдут в город. Руководителей страны и города охватил страх. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом, бросали столицу на произвол судьбы. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство. Власти не стало дела до грязи на опустевших магистралях, до брошенного на улицах какого-то барахла, скарба. Прямо на глазах у людей происходил исход из столицы руководителей госаппарата. Большинство из числа данной категории «слуг народа», загрузив служебные машины вещами и продуктами, пробивались через контрольные пункты или объезжали их и устремлялись на Рязанское и Егорьевское шоссе. Все остальные пути из Москвы или уже были перекрыты немецкими войсками, или простреливались насквозь. По Рязанскому шоссе нескончаемой людской рекой шли толпы беженцев.

Однако сам город, агонизируя, все же подавал признаки жизни. Как в любом другом населенном пункте страны, были люди, не собиравшиеся бросать свои дома. Имелись и те, которых партия в случае чего… оставляла для работы в подполье, еще не зная толком, как поступить с самим городом. Если не удастся удержать хотя бы часть города, его придется взорвать и… затопить, так для себя уже решил Сталин, но озвучивать свое решение не торопился. Специальные команды, посланные Берией на соответствующие участки плотин и водохранилищ, уже давно отработали и этот вариант.

Как водится, рядовым жителям никто не сообщал, что происходит, и только слухи, один хуже другого, бередили умы.

— Немецкие танки в Одинцове!

— Не может быть!

— Точно. До центра Москвы рукой подать.

— Товарищи! Не верьте этим! Это провокаторы!

И начиналось…

На самом деле это было правдой. А еще, самое неприятное, что только может произойти, уже тоже случилось. На некоторых направлениях связь с фронтом была потеряна.

Вечер чуть тронул фасады городских построек. По набережным Москвы-реки на равном расстоянии друг от друга возвышались на привязи колбасы аэростатов. С наступлением сумерек они медленно, почти незаметно для глаз, беззвучно потянулись вверх к небу. Тихо в городе. Особенно центр будто вымер, напоминал кладбище. Казался пустым, холодным. Ночь ускорила свой приход снегом с дождем. Темнота кромешная. Уличное освещение давно отключили, ввели строгий режим светомаскировки. Окна домов, словно своеобразным трауром, затянуты плотной бумагой или тканью. День закончился. Такой тихой Москва никогда не была…

Пасмурным утром на одной из улиц столицы появился долговязый, худой, в какой-то мере изможденный, скорее всего болезнью, молодой мужчина в форме лейтенанта Красной Армии. Но даже при всем его болезненном виде форма сидела на нем органично, как вторая кожа, что характеризовало его как кадрового военного. А еще уверенное движение по городским улочкам выдавало в красном командире если не москвича, то человека, знавшего этот город.

С самого рассвета госпиталь подчистили от выздоравливающих, и вместе с остальными, подлежавшими выписке, Каретникову вручили в руки предписание: явиться в комиссариат одного из районов города для прохождения дальнейшей службы в нестроевой части до полного выздоровления. В какую именно часть его припишут, определит военком. По нынешним временам, кажется, таких воинских образований не могло быть и в помине, но кто знает…

Картина, которую Михаил увидел, поражала. В кошмарном сне такого не увидишь! Не думал, что сподобится на своей шкуре прочувствовать то, о чем когда-то читал в мемуарах давно умерших участников событий сорок первого года. Н-да!

По Бульварному кольцу к Ярославскому шоссе двигалась масса людей, нагруженных скарбом. Некоторые волокли тележки, детские коляски, наполненные вещами. Люди торопились уйти из Москвы. В воздухе клубился пепел от сожженных бумаг, а часть этих бумаг, листками с напечатанным на них текстом, ветер, играя, разносил по округе.

Отступив к стене дома, глазел, пропуская людской поток мимо себя. Из проходящей толпы вышла женщина, державшая за руку девочку лет одиннадцати, закутанную, наверное, во все, что под нее нашлось в доме. Видимо, форма на молоденьком командире располагала выяснить глодавший ее вопрос или от безысходности происходящего с ней обратилась. Подняв на него глаза, доверительно спросила: