Планы на завершение сегодняшнего свидания у него с самого начала имелись – никак не скажешь, что такие уж развратные, где-то даже и безобидные, просто-напросто учитывавшие Юлькины года, как с одной, так и с другой стороны. Кое о чем насчет нее и думать нечего, зато кое о чем другом – вполне позволительно…
Тем более что на пути у них имелось крайне подходящее местечко, знакомое ему опять-таки по почтарскому опыту: задний двор небольшого детского садика с полудюжиной деревьев, отцветшими к этому времени клумбами, качелями и, главное, небольшой беседкой. И тут ночного сторожа не имелось в это время года, он появлялся с холодами, чтобы к утру натопить обе печки. И калиточка имелась, выходившая на улицу, по которой они шли, на замок никогда не запиравшаяся.
Судьба сегодня точно его наполеоновским планам благоприятствовала: когда они оказались у штакетного забора детсадика, Юлька приостановилась, заглянула во двор и сообщила:
– А я в этот детсад ходила. Страшно давно.
Ага, восемь лет назад, быстренько произвел Митя в уме несложные арифметические подсчеты. Ну что ж, для нее действительно давно, полжизни.
– И в той беседочке сидела?
– Ага.
– Пойдем, посмотрим ради интереса? Поностальгируешь. Время в запасе есть?
Юлька взглянула на свои дешевенькие часики:
– Есть вообще-то…
– Тогда пошли?
Она не стала ни отнекиваться, ни жеманиться, спокойно сказала:
– Пошли.
Митя (иногда приезжавший с телеграммами и в это заведение и попадавший сюда через калитку – так было ближе, и мотоцикл тут оставлять удобнее, чем у ворот) опустил руку на калитку, вмиг открыл щеколду, и они вошли. Юлька негромко рассмеялась:
– Вот с этих самых качелей я однажды навернулась. Совсем маленькая была. Хорошо, головой не стукнулась.
В детский сад Митя не ходил – он на миусском левобережье имелся один-единственный, всех малышей не вмещал, и те, у кого были бабушки, сопливое детство провопили дома, вольными пташками. Бабушка у него была. Однако в пионерском лагере у них были точно такие же качели, может быть, в одно время и смастеренные: толстая доска на железном штыре меж двух деревянных подставок. Невысокие качели, именно оттого, чтобы детвора, шлепнувшись, серьезно не побилась.
– А чем стукнулась? – спросил он, играя голосом.
– Ну… Раз не головой, значит, наоборот. Я совсем маленькая была…
– Понятно…
Вошли в беседку – там было совсем темно. Фонарь в садике имелся один-единственный, и то у ворот. Юлька облегченно вздохнула:
– Никого… Тут частенько старшеклассники сидят, примерно в это время приходят…
– Зачем? – спросил Митя тоном наивного простачка.
– Ну, ты сам пронимаешь…
– Ага, – сказал Митя. – И сама, наверно, по темноте сюда с кем-нибудь ходила?
– Митя! – фыркнула она возмущенно. – Ни с кем я сюда не ходила, я вообще ни с кем еще почти не ходила… ну так, в кино пару раз… Честное слово!
– Я тебе, конечно, верю, разве могут быть сомненья… – негромко пропел Митя начало песенки из недавнего фантастического фильма.
– Нет, правда! Почти ни с кем.
– Да верю, Джульетта, верю…
Осторожненько взял ее за плечи, легонько притянул к себе и поцеловал – сначала мимолетно, потом покрепче и подольше. Юлька чуточку напряглась, но не вырвалась и на поцелуй ответила, никак нельзя сказать, чтобы совершенно неумело, а там и положила руки ему на плечи, так что можно было обнять ее покрепче и притянуть поближе. Что он и сделал. Рукам волю не давал – и с иными ровесницами, четко знающими, что к чему, не стоит так себя вести на первом свидании, чтобы не спугнуть…
Нельзя сказать, чтобы это тянулось долго, но и не жалкую минутку. Юлька уже не напрягалась, должна прекрасно понимать, что Митя с ней обходится весьма деликатно, и даже малейшего хамства опасаться не следует. В какое-то время отстранилась, и Митя покладисто отпустил. Юлька заглянула ему в глаза и спросила:
– Митя, у нас будут… отношения?
– Лично мне чертовски бы хотелось, – сказал он чистую правду, отлично понимая, что в это слово они вкладывают разный смысл. – Если ты хочешь…
– Хочу, – сказала Юлька, не отводя взгляда.
Минут через двадцать он шел к автобусной остановке в самом прекрасном расположении духа. Сенька оказался прав: впечатления непривычные, незнакомые, но приятные. Когда он в восьмом классе целовался с Наденькой Филатовой, всё было по-другому: ровесники, оба наивно-неуклюжие, неумелые. Да и потом было примерно так же, и в девятом, и в десятом. Теперь у него в объятиях оказалась невинная девчонка, лишь самую чуточку научившаяся целоваться. С практической точки зрения он прекрасно знал, что мог бы с ней сделать в этой самой беседке, но вот этого как раз и нельзя. И отнюдь не только оттого, что никто не отменял чертову сто семнадцатую статью. Бережно и нежно нужно обходиться с нетронутой, вот ведь что…
Прыгнул в первый же попавшийся автобус, даже не глядя на номер – автобусы всех трех здешних маршрутов переваливали через виадук, сворачивали направо, а уж оттуда разъезжались в разные стороны. А его остановка как раз и была первая за виадуком.
Кондукторша выжидательно воззрилась на него, приготовив сумку. Небрежно взмахнув своими серыми корочками, Митя встал возле двери. Кассирша оказалась не вредная, не стала докапываться, выяснять, где же сумка и телеграммы. Автобус поднялся на крутую вершину виадука, внизу что-то хрипел динамик железной дороги, и по рельсам тащился пассажирский поезд.
Расположение духа и впрямь было прекрасное.
Глава пятая
Рыцари без доспехов
Самогоночка у деда Агафоныча была знатная – не просто двойной перегонки, еще и подкрашенная чем-то, отчего приобрела благородный рубиново-алый цвет, так что в точности походила на дорогие вина, какие в приключенческих фильмах о восемнадцатом веке хлещут господа в париках и роскошных шитых кафтанах с огромными обшлагами, и их дамы в забавных пышных юбках до полу, но со смелыми вырезами.
Выпили по третьей, закусили котлетами. Все трое и внук Витёк (он же Селезень) прекрасно знали, что после третьей дед пустится в рассказы о своей лихой молодости, о тех делах, что он долго и старательно скрывал от советской власти, и успешно, так что ни разу не запоролся, а прокололся только раз, да и то уже тогда, когда это ему уже не могло выйти боком. Но всё равно слушать это и в десятый раз было интересно еще и потому, что такого не прочитаешь ни в учебниках истории, ни в романах. К тому же дед не повторял одно и то же, как пластинка на проигрывателе, а всякий раз повествовал чуточку иными словами.
Здоров и крепок был дед Агафоныч, несмотря на приличные года. Ровесником века, как принято выражаться, он не был, но был младше Великой Октябрьской социалистической революции всего-то на три года, так что немало повидал своими глазами уже в том возрасте, когда многое понимаешь и запоминаешь.