«Пугает!» – решил Илья Иванович, но стал двигаться ближе к стене, на всякий случай.
Забравшись на верхний ярус, Илья Иванович прикинул, что у него есть преимущество, примерно в пару минут. Этого вполне хватило, чтобы пробежать по доскам через провал и сдвинуть их за собой к самой его кромке. То есть мостки теперь лежали только для видимости. Наступать на них нельзя, потому что они провалятся вниз. В сумеречном свете, второпях, враг ничего не заподозрит. Стрельцов, громко топая, помчался к противоположной лестнице. Шаги преследователя звучали уже недалеко от верхнего яруса. Снова раздался выстрел, враг «палил» наугад вослед убегавшему.
«Нервничаете, сударь? Напрасно! Это недопустимо в нашем деле!» – Илья Иванович начал быстро спускаться вниз. В этот момент раздался грохот обвалившихся досок и отчаянный вскрик потерявшего равновесие человека. Через доли секунды прозвучал глухой удар падающего тела об один из выступов провала где-то на нижних ярусах и шлепок о воду, плескавшуюся под фундаментом.
На самом нижнем ярусе Стрельцов осторожно подошел к широкому провалу в полу, образовавшемуся после взрыва германской бомбы, и заглянул в него. В скупых лучах света, проникавшего в полуразрушенное здание от прожектора снаружи, можно было разглядеть тело человека в пальто, покачивающееся в воде лицом вниз.
«Вот теперь можно вызвать охранников порта и полицию, – переводя дух и перекрестившись, подумал Илья Иванович. – Но сам буду сторожить здесь, как бы эта нечистая сила не восстала из преисподней».
Через час или около того, когда несколько полицейских вытащили труп из воды и вынесли из здания элеватора на освещенный причал, Илья Иванович в задумчивости бродил вокруг и даже склонился над лицом альбиноса, чтобы убедиться в смерти врага. «По-моему, мертвее мертвого», – подумал он. Подъехавший с полицейскими врач констатировал смерть человека, упавшего с большой высоты.
– Finita la comedia! – сказал Илья Иванович и пошел прочь. Он чувствовал усталость и опустошенность.
Утром он доложил командующему флотом о произошедшем событии и получил приказ прибыть в Гельсингфорс.
Переход морем из одной базы в другую, как обычно, не занял много времени. Единственное, что отличало его от предыдущих походов, так то, что с эсминца долго запрашивали дивизион тральщиков, протрален ли фарватер от германских мин. Прежде такого не было. И на ходу несколько впередсмотрящих матросов вглядывались в балтийские воды, не несет ли волна сорванную с якоря морскую мину.
В кабинете у Непенина Илья Иванович расположился надолго. Первым делом подробно рассказал, как удалось навсегда избавиться от слежки альбиноса, потом так же в деталях сообщил о неблагополучном результате переброски разведчика «Ферзя» в германский тыл. В заключение поделился впечатлениями об офицерах, прибывших недавно ему в подчинение для усиления разведотделения. После доклада положил на стол командующего служебные документы на подпись. Вице-адмирал был удовлетворен беседой и отпустил подчиненного. На прощание спросил:
– Что, прямо сейчас собираетесь возвращаться? Могу распорядиться о выделении для вас корабля.
– Благодарю, Адриан Иванович, у меня еще есть кое-какие дела в штабе флота, потом заночую в гостинице, – ответил Стрельцов и тут же увидел на усатом и бровастом адмиральском лице неприкрытое удивление.
– Батюшки-светы, с каких вдруг пор вы стали задерживаться на ночлег в Гельсинках? Прежде, помню, из штаба – на корабль, только вас и видели! Уж не ждет ли моряка местная красавица-фликор?
Илья Иванович с непроницаемым лицом пожал командующему протянутую руку и без слов вышел из кабинета.
Конечно, догадливый Непенин был прав. Стрельцов уже сообщил Кристине о том, что будет ждать в Гельсингфорсе, и забронировал уютный номер в неброском отеле на тихой улице, где собирался провести ночь с дамой сердца.
Выйдя из адмиральского кабинета, полковник пошел навестить старого приятеля князя Чекасского. Место работы флаг-капитана по оперативной части штаба легко обнаруживалось по устойчивому табачному запаху, ощущавшемуся даже в коридоре. Некурящему Стрельцову казалось, что из рабочей комнаты просто валили клубы дыма от выкуренных папирос. Михаил Борисович оказался на месте и обрадовался неожиданному гостю.
– Давненько, душа моя, Илья Иванович, не появлялись в наших краях. Совсем товарищей позабыли, наверное?
– Что вы, князь, даже думать так непозволительно! Дел столько навалилось, что не вырваться было из Ревеля. Если помните, мне даже не случилось приехать на служебное совещание, когда Адриан Иванович заступил на пост комфлота, меняя Канина.
– Как же, помню, мы ведь встречались накануне в Ревеле. Вы тогда мудрили над какой-то операцией со своими офицерами. Удачно дело завершили?
– «Путь наш во мраке», – вместо прямого ответа ввернул Илья Иванович, как-то к месту вспомнив «Весеннюю песнь» Хомякова.
– Бога ради, простите, Илья Иванович, за то, что в чужие дела нос сунул. У меня и своих забот хватает. Вы-то летом видели, как я за планами минных постановок ночами просиживал. Закончил я всю подготовку и представил Непенину, тот на мои планы резолюцию наложил: «Действуйте. Это сильнее наступательных плаваний». Теперь мины на подходах к Финскому заливу так хитро установлены, что германцам ни за что не разгадать моих секретов. А они уверены, что подходы чисты – недавно их подводные лодки чуть ли не до Кронштадта дошли без подрывов. Мы за ними следили, но не тронули: пусть расскажут своему начальству, что подходы к Ревелю и Гельсингфорсу свободны от мин.
– Вот, князь, и я о том же хотел сказать. По агентурным данным, германцы подтягивают на Ост-зее свежие силы: новейшие эсминцы, легкие крейсера. Готовятся к прорыву в Финский залив. Мы усилили службу радиоперехвата и следим за обстановкой.
– Ну и пусть себе готовятся. Мы их встретим с нашим гостеприимством, – с веселой улыбкой сказал Черкасский и закурил папиросу.
Кристина появилась у дверей отеля в начале девятого вечера, опоздав для приличия всего на полчасика. Стрельцов встречал ее с большим букетом алых роз, символизирующим яркую любовь и пылкую страсть. Он помнил, что дама хорошо разбирается в символике цветов и сможет оценить их смысл по достоинству.
Гостья церемонно приняла цветы из рук кавалера и царственной походкой прошла от дверей к лифту. Но как только они вошли в номер, ее руки нежно обняли его, а взгляд прекрасных глаз цвета летнего моря рассказал все лучше любых слов. Цветы рассыпались по паркету и превратились в пышный ковер. Посреди яркого цветочного ковра пара долго стояла, не разжимая объятий, при этом каждый молчал, думали, пожалуй, в унисон.
Вдруг их будто прорвало, они уселись на диван в гостиной и стали говорить, почти не слушая друг друга. Было совершенно понятно: встретились две родные души, вынужденные долго жить в разлуке. Наконец-то они уединились, совершенно забыв обо всем, что происходит вокруг. Мужчина и женщина наслаждались своим уединением и тем, что пробудут вдвоем целую вечность.