Он достал телефон и нажал цифру, которой обозначался номер жены. Она ответила мгновенно:
– Глеб?
– Инга… – Он помолчал. Инга тоже молчала. – Ты уже в клинике?
По тону Инга поняла, что все хорошо. Вот что значит – много лет вместе. Причем в согласии. Уже одно произнесенное имя может сказать нам все. В тоне может сквозить недовольство, совершенно нет времени для разговора, позвонил, только чтобы отметиться, или наоборот: тепло, нежность, а иногда чувство вины, желание объясниться. У Инги сложное имя, нет там уменьшительно-ласкательных вариантов, а всякие там «заи» и «лапы» – этого они с Глебом не признавали. И то, как произнес Глеб «Инга», вселило в нее уверенность: все у них хорошо.
– Да, приехала пораньше. Немного волнуюсь.
– Может быть, мне приехать?
– Нет-нет, все в порядке. Возьму сначала все бумаги, посмотрю, что там нужно. Столько лет прошло, наверное, какие-то правила изменились.
– Позвони после. Я буду ждать.
И сразу настроение улучшилось. У обоих. Инга с улыбкой повесила трубку. И расплакалась. Женщина металась в круговерти своих мыслей: похороны Веры, встреча с Кириллом, разговор со Степановым… Все одно к одному. Боже, и еще это гадание! А может, это шанс?! Она еще раз прокручивала в голове возможности, рассчитывала свои силы. Сорок три года. Но это же вообще невозможно! Хотя она знала, что у нее есть замороженные яйцеклетки. А как же врач из Петербурга? Она же ясно дала понять: не надейся! Без шансов! Только вот как сказать самой себе: не думай, не надейся. Как? Как дать себе такую установку? И потом, если не ждать, не надеяться, не быть уверенной, что получится, то точно ничего не будет. А что, если все-таки попробовать?
Инга рассуждала сама с собой, но решение уже было принято. Она попробует. Во всяком случае, она сходит в эту клинику, посмотрит, что там и как. И Глеб с ней! А это главное.
29
Клиника «Амазонка» находилась в тихом зеленом дворике. Небольшой двухэтажный особняк, охраняемая территория за забором, во дворе разбит палисадник. Женщина припарковала автомобиль, посидела немного, еще раз собралась с мыслями и вышла из машины, уже не сомневаясь. Она это сделает. Часы показывали десять утра. Слишком рано. Инга хотела приехать пораньше, посмотреть на этот адрес: походить вокруг, если удастся, поговорить с пациентками, но за два часа? Это, конечно, слишком. Дома она, правда, тоже уже находиться не могла.
– Инга, Инга! – навстречу ей тяжелой походкой, немного заваливаясь набок, бежала женщина средних лет.
– Соколова, паразитка, не узнаешь, что ли! Совесть у тебя есть?
И тетка, не раздумывая, бросилась к Инге на шею.
– Птица, ты что, офонарела?
– Надька? Першина? Не может быть!
– А чего это не может? Ты на меня не смотри, у меня месяц только после родов. Я сейчас чумная. Ну и двадцать кило плюс. Все-таки, Инга, возраст. Ты молодец, сохранилась!
– Да ладно! Тоже не тростинка, а между прочим, не рожала.
Школьная подруга прокашлялась. Вот так всегда, как кто-то услышит, что нет детей, даже не знает, о чем с ней говорить. Можно подумать, вся жизнь в детях. И ведь не всегда мамаши только про детей говорят. Иногда и не вспомнят. Хотя бывают такие, что только про это. Не представляют, что ли, как они со стороны выглядят? Это же смешно. Ну кому интересны подгузники, первые слова и шаги? И другим-то мамашам неинтересно. Только им самим. Инга давала себе слово, что она никогда не будет такой матерью. Слово давала, а исполнить его не удавалось.
Она попыталась сосредоточиться на Наде. Сколько же они не виделись? А вот со школьной скамьи и не виделись. Боже, что с нами делает время! Да, фигура у Инги тоже не сохранилась, но она знала, что выглядит достаточно моложаво.
У Нади не сохранилось ничего: ни пышных кудрей, ни длинных тонких ног. За счет роста женщина казалась огромной. Немыслимый хвост, безразмерный цветастый балахон, черные широкие брюки.
– Так у тебя детей, что ли, нет? Ну, ужас! А че здесь припарковалась? В клинику? Ты по записи или так приехала?
Надя задавала вопросы, и они не казались Инге ни обидными, ни провокационными. Ой, Надька. Да это ж наша Надька, такая же болтушка, хохотушка, громогласная Надька. Инга только мотала головой, говорила школьная подруга за обоих, и так было всегда. Почему-то Инга сразу почувствовала себя защищенной и ведомой.
Именно Надька всегда подбивала прогулять урок или убежать в соседний двор. Так, чтобы родители не смогли отследить, как они закапывают секретики. Господи, ну кому могли понадобиться их секретики? Но Надя утверждала: «Ты что?! Секрет – он на то и есть, чтобы никто не видел, как мы закапываем. Давай встретимся, как стемнеет». Инга тряслась от страха. Страшно. «Это как раз самое важное и есть. Желание можно тогда загадать серьезное. А просто так закапывать, во дворе, да чтобы все видели, – никогда не сбудется».
Это точно, в прошлый раз Инга загадала, чтобы математичка заболела. Ничего подобного, пришла, еще и контрольную устроила. Стало быть, нужно идти поздним вечером и что-то несусветное врать дома, зачем ей в это время приспичило во двор.
И как дети на свет появляются, Инга тоже узнала от всезнающей Надьки, включая самое страшное и неприличное на свете слово. Инга тогда зажмурила глаза.
– Этого не может быть!
– Может!
Девочка потом долго плакала и дома за ужином задала родителям прямой вопрос. Есть такое слово или нет, и что оно значит. Родители онемели, бабушка тут же засуетилась с тарелками и пулей выскочила на кухню. Мама не нашла ничего более умного, чем сказать:
– Ну, это тебе только папа может объяснить, он у нас во всем разбирается.
Папа растерянно посмотрел на маму, потом выдавил что-то, мол, ему нужно подготовиться, но для начала – слово это очень нехорошее, его вообще нигде нельзя употреблять, и с Надей ей лучше не дружить. Это странно, когда девочка знает такие слова.
Инга смотрела на Надю, вспоминала именно тот случай, хотя и потом их многое в школе связывало. А после десятилетки их пути разошлись, подругами они никогда не были.
– Ну чего ты застыла? Так, – Надя взглянула на часы. – У меня сейчас дома свекровь, за малым присмотрит, есть еще час в запасе, здесь за углом милая французская кофейня, пойдем, я тебя введу в курс дела.
Как в старые добрые времена, подумалось Инге, и она с некоторым облегчением пошла вслед за Надей, все-таки она побаивалась открывать дверь клиники.
– У меня четвертое ЭКО. Ты знаешь, что это такое?
– Знаю, делала.
– Здесь?
– Последнее в Питере.
– И чего тебя туда понесло? Ну ладно. Времени нет на пустую болтовню. Сюда зачем приехала? К Кольцову?
Инга неопределенно пожала плечами.
– Чего плечами жмешь? И не сомневайся! Дуй к нему, и все у тебя будет хорошо. Даже не думай. Не мужик, а золото.