На изнанке чудес - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Флоренская cтр.№ 121

— Добрый вечер! На что жалуетесь? — дружелюбно поинтересовался он. Но стоило ему обернуться — и самодовольная улыбка мигом упорхнула. Теперь Пелагею сверлили взглядом заправского хирурга и патологоанатома по совместительству, который на досуге развлекается тем, что зверски расчленяет трупы. Она не удивилась бы, обнаружься в его саквояже мясницкий нож или парочка пыточных орудий.

Сомнений не возникало: доктор затаил обиду размерами с неприступный утёс. Сам он был столь же неприступен и суров.

— По какому поводу снизошли? — неприязненно осведомился он. Перекрыл кран, бросил в саквояж нераспечатанные пачки шприцов и с вызовом нацепил котелок на плешивую макушку.

— Я это… — Пелагея боролась с неловкостью и не знала, с чего начать. — Простите меня за всё! — неожиданно для самой себя выпалила она. — За то, что выставила вас за дверь. За то, что оскорбляла и назвала медицину никуда не годной.

Выжимать слезу не понадобилось. Дамочка неопределенного возраста с невыносимым характером и в крайней степени отчаяния разрыдалась прямо там, на коврике, обхватив оторопевшего доктора за ноги.

— Не представляете, сколько всего навалилось! — вдрызг расклеившись, причитала Пелагея. — Марту похитили, Юлиана и Киприан при смерти-и-и!

Она решила не тянуть и покаяться сразу во всех злодеяниях. Будто перед ней не доктор — судебный пристав.

— Пустила в дом трубочиста. Думала, исправится. А он меня отравить хотел. А я не усмотрела и…

— Трубочист-отравитель? Звучит оригинально, — отозвался эскулап и дернул жесткой щеткой усов. — Полно, вставайте уже! И прекратите плакать. Не выношу, когда при мне ревут!

— Как же так? — с детской непосредственностью поразилась Пелагея. Чтобы подняться с колен, ей пришлось дюйм за дюймом цепляться за его брюки. — Вы же врач! Разве не ваша обязанность принимать пациентов в любом состоянии?

— Не спорю, — ответил тот и скривился в неудачной пародии на улыбку. За много лет работы у него выработалась стойкая аллергия на капризы, истерики и скандалы. — А чего ж вы вся в грязи? И эти ссадины… Может, хоть средством каким обработаем?! — непритворно обеспокоился доктор.

— Там друзья мои умирают, — снова захлюпала носом Пелагея. — Умоляю, давайте поторопимся!

Врач засуетился. Скормил саквояжу какие-то настойки в блестящих пузырьках, схватил со стеллажа справочник и накинул на плечи мятый халат, впитавший неопознанные медицинские запахи.

— Пешком долго будет, — сказал он. — Поедем на больничном паромобиле.

Заметив, что Пелагея без верхней одежды, он подумал-подумал, сжалился и пожертвовал ей своё старомодное пальто с тремя рядами пелерин.

В кои-то веки Пелагея была вынуждена поступиться принципами и загрузить свое бренное тело в безлошадный экипаж с открытым кузовом. Отныне это железное крупногабаритное чудище на колесах будет посещать ее в кошмарах. Ведь вот он, тот самый дракон, с которым стоило бы сразиться и вонзить ему в брюхо копьё. Изрыгает черный вонючий дым, рычит под стать цепному церберу средней категории зубастости и жутко трясётся на колдобинах.

Впрочем, тряска еще предстояла.

— Пристегнитесь, — сказал доктор настороженной Пелагее и в считанные секунды обмотал ее ремнями.

— Я что, в заложниках? — пискнула та.

— Для вашей же сохранности, — ответили ей.

Ну вот. Мало того, что рычит, воняет и подскакивает. Механический «динозавр» по-настоящему опасен для общества, раз при обращении с ним необходимы столь ужасающие защитные меры.

В подтверждение этих безрадостных мыслей на голову Пелагее надели шлем. Гладкий, твердый и, она надеялась, непробиваемый. Деваться было некуда. Вперед, только вперед!

Но едва паромобиль, попыхивая выхлопными газами, двинулся с места и принялся месить остатки снега на мостовой, все просроченные страхи дружно заявили о себе.

— Дайте-ка догадаюсь, — разглагольствовал доктор, крутя рулевое колесо. — Считаете, мы, городские, все такие душные, изнеженные, изысканно-замкнутые? И кроме собственной персоны, ни до кого нам дела нет? Должен разочаровать: отпетых негодяев хватает и в городе, и на селе. И даже у вас в лесу.

Намертво вцепившись в пассажирский поручень, Пелагея пищала на крутых поворотах, слёзно просила притормозить и с одинаковой частотой боялась врезаться то в столб, то в дерево, то в дорожный указатель.

Указатели со столбами кончились. Подскакивая на ухабах, тарантас вторгся в темный лес. Примял колёсами чахлые кустарнички, героически проложил колею в объезд вековых сосен, воинственно пророкотал — и надежно завяз в густой грязи. Дыми — не дыми, рычи — не рычи, а колеса буксуют. Вот вам и грозный зверь. Лес таким не покоряется. Он любит тихих, вдумчивых и обстоятельных. А наглецов гонит прочь.

В вышине насмешливо закаркали вороны. С некоторой долей облегчения Пелагея избавилась от шлема и принялась распутывать ремни безопасности.

— Вместе толкать будем? Вот это правильно! — одобрил доктор и открыл дверцу со своей стороны.

— Толкать вашу колымагу? — переспросила та. — Нет времени.

Чавкая сапогами по грязи, Пелагея оббежала паромобиль, извлекла доктора на свет (а вернее, во тьму непроглядную) и вместо колымаги стала толкать его.

— Тут совсем рядом. Не успеете оглянуться, как придём! — взволнованно-бодрым голосом сообщила она и в последний раз оглянулась на застрявшую громадину.

Что ни говори, а нервы у городских на порядок прочнее. Явно цельнометаллические, из специального нержавеющего сплава. Мало того что их агрегаты извергают пар, страшно ревут и пыхтят. Эти сумасшедшие люди готовы терпеть испорченный воздух и мириться с постоянным шумом ради мнимого удобства. Они хотят тратить на дорогу меньше времени. Они вечно куда-то спешат.

Летом их громыхающие конструкции распугивают птичек и букашек. Зимой паромобили приходится частенько откапывать из-под завалов снега. За ними нужно следить. Вдруг сломаются? Вдруг кто угонит?

А что в итоге? Маховик жизни вращается вхолостую.

Пелагея поняла: еще немного — и она начнет занудствовать вслух. Доктор, чего доброго, услышит и сбежит. А ведь, между прочим, почти пришли.

Теора с превеликой охотой согласилась бы заменить вешалку в сенях, покипеть на огне раскаленным чайником или на часок-другой превратиться в швабру, которой драят полы. Всяко лучше, нежели сносить убийственный взгляд Эремиора. Ну зачем он нависает над ней, словно черный коршун из нижних миров? Придавил к бревенчатой стене и не пускает. А смотрит так, точно вот-вот собственными руками придушит.

Прежде он без труда читал ее мысли. Теперь же ум подопечной стал для него непроницаемым матовым стеклом. Быть может, в этом дело? Или Незримый зол оттого, что она покушалась на свою жизнь? Сама вынесла приговор. Сама приступила к исполнению. Но разве она в любом случае не должна умереть? Разве Эремиор не готовил ее к жертвенной смерти?