Слушая этот разговор, Кутайсов сдержанно улыбался, думая о том, что последует дальше. Вернувшись в столовую, он залпом выпил два стакана вина, чтобы почувствовать себя более свободно в этом кошмарном бардаке. Пока Распутин жадно ел рыбу, после чего, небрежно вытерев руки о скатерть, ласкал лица и груди сидевших рядом с ним женщин, журналом подсел к той милой скромнице в шляпке с фиалками.
— Простите, сударыня, а можно полюбопытствовать: что вы здесь делаете?
— Как это что? Мы вместе с маман, — и она оглянулась на даму в сером платье, — пришли к святому «старцу».
— А зачем, позвольте узнать?
Ответ оказался до неприятности неожиданным:
— Я хочу найти Бога, познать суть греха и тот путь, которым можно обрести вечное спасение! — с неожиданным блеском в глазах заявила собеседница.
Кутайсов сокрушённо покачал головой. Сколько раз он уже слышал подобный бред от приходящих к Распутину эротоманок всех возрастов и сословий!
— И что же он вам на это ответил?
— Что только через смирение сердца мы и приходим к спасению! Всякий человек должен грешить, чтоб ему было в чём раскаиваться. Ежели Господу угодно послать нам искушение, то мы должны безропотно ему предаваться, чтобы потом в полном раскаянии замаливать свои грехи!
Это была та, можно сказать универсальная фраза, которую во множестве вариаций «старец» повторял беспрестанно каждой из своих будущих жертв и которую Кутайсов уже успел выучить наизусть.
«Ещё одна сумасшедшая! — с сожалением подумал он, глядя в её восторженно просветлевшее лицо. — Да и мать, судя по всему, та ещё дура... Нет, чтобы выдать свою дочь замуж за порядочного человека — и пусть бы искала своего Бога в супружеской постели... А ведь на вид такая милая и строгая... Тьфу!»
К его удивлению, Сенька явился достаточно быстро — запыхавшийся, разрумянившийся, с гитарой под мышкой и, разумеется, один.
— А почему без любовницы? — сразу закричал на него Распутин.
— Так нет у меня никого, Григорий Ефимович, — растерянно отвечал Николишин, — я же вам по телефону пытался объяснить. Женат я, однако!
— Жену бы привёз! Как, бишь, её зовут — Лизаветой или Тамарой? Чтой-то не упомню.
— Нет, Ольгой — Семён умоляюще, словно ища заступничества, посмотрел на Кутайсова, который подмигнул ему и слегка покачал головой. — Но она сейчас болеет.
«Молодец», — одобрительно кивнул журналист.
— Эх, ладно, махнул рукой Распутин. — Тогда играй, растудыть твою мать!
— А что играть-то, Григорий Ефимович? — подув на замёрзшие пальцы и проворно скинув полушубок, услужливо осведомился Николишин.
— Мою любимую... « Тройку» знаешь?
— Кто ж её не знает!
И Семён проворно взял первые аккорды.
Тройка мчится, тройка скачет,
Вьётся пыль из-под копыт.
Колокольчик звонко плачет,
То зальётся, то звенит...
Эх, еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей!
На втором куплете Распутин не выдержал и резко сорвался с места.
— Плясать хочу!
Нетвёрдыми шагами он вышел на середину комнаты, но стоило ему пару раз притопнуть и хлопнуть ладонями по голенищам сапог, как вся его массивная фигура на удивление преобразилась. Плясать «старец» умел и делал это с такой мощью и завораживающей дикостью, что присутствующие замерли, не отводя от него глаз.
Динь-динь-динь — и тройка встала,
Ямщик спрыгнул с облучка.
Красна девка подбежала
И целует ямщика.
Эх, едет, едет, едет к ней, да едет к любушке своей!» —
заливался Николишин.
В какой-то момент Распутин подскочил к сидевшей рядом с Кутайсовым молодой девушке и, схватив за руку, одним рывком поставил её на ноги. Затем обнял за талию и неистово закружил в танце. И она мгновенно покорилась всем его движениям, бледные щёки запылали румянцем, а глаза затянуло безумной поволокой. Теперь в этой пляске, кроме первобытной дикости, присутствовала и похотливая страсть, всё явственнее напоминавшая неистовые вакханалии хлыстов.
И подобная вакханалия действительно началась, когда Распутин вдруг выпустил девушку из объятий и начал торопливо раздеваться. Одним рывком стянув через голову рубаху, он отбросил её в сторону, накрыв с головой одну из женщин, которая жадно прижала её к своему лицу. Затем столь же поспешно сдёрнул бархатные штаны до колен. От вида его огромного, тёмно-багрового члена всех присутствующие женщин словно бы охватил экстаз. А дальше началось такое безумие, что Кутайсов, не успевая подливать вина в стакан, стал пить прямо из бутылки, а потрясённый Сенька, тараща глаза, всё продолжал играть — на этот раз «Цыганочку», — то и дела сбиваясь и повторяя одни и те же такты.
Снять штаны до конца Распутину мешали сапоги, поэтому он просто шлёпнулся голой задницей на пол, задрал ноги и громогласно приказал:
— Сымайте, грешницы!
Ради чести услужить «старцу» между его обезумевшими поклонницами едва не началась драка с визгами, укусами и толкотнёй. Через минуту совершенно голый Распутин растянулся на меховом покрывале, услужливо принесённом заботливой Акулиной из соседней комнаты, и с трудом сел, прислонившись спиной к дивану.
— А теперь сами раздевайтесь! Все раздевайтесь, жив-ва! — последовала новая команда.
«Как в женской бане!» — восхищённо подумал Кутайсов, продолжавший одиноко сидеть за столом в окружении мельтешивших женских рук и летавших повсюду юбок, чулок, сорочек и панталон. Молодой человек с беременной женой незаметно исчез и теперь кроме него и Сеньки за всем этим безобразием продолжал наблюдать лишь Симанович, скромно забившийся в дальний угол с иконами.
После первоначальной суматохи образовалась совершенно невероятная сцена. Красивая дама, избавившись от своего серого платья, сидела на диване, держа между раздвинутых ног косматую голову Распутина. Муня всем телом прижималась к его правой руке, вдавливая свои небольшие груди в плечо «старца». Акулина же играла с его левой рукой, зажав её между своих пышных белых бёдер. Вдова полковника раскинулась перед Распутиным на спине, возложив на себя огромную волосатую ногу «старца» и страстно обхватив её руками и ногами. Портниха же Катя, напротив, всем телом улеглась на его левую ногу.
Но больше всего журналиста потрясла его недавняя собеседница, которая, даже будучи обнажённой, так и осталась в своей шляпке. Встав на колени между широко раздвинутых ног Распутина, она жадно припала к его огромнейшему члену, всосав его почти целиком!
«Нашла-таки своего Бога!» — пьяно восхитился Кутайсов, оборачиваясь и подмигивая Симановичу.
Лишь придурковатой и некрасивой Марии не нашлось места, и теперь она, совершенно голая, жалобно подвывая, бегала на четвереньках вокруг, пытаясь лизнуть хоть какую-то часть тела «старца».