Ротмистр перешагнул порог и отступил в сторону. Не сводя с него глаз, Морев быстрыми шагами покинул кабинет, по дороге зашвырнув ногой под шкаф оброненный полицейским револьвер. Оказавшись в общем зале, он с одного взгляда понял, что в помещении редакции полно филеев, однако это ничуть не убавило его решительности.
— Всем на пол! — громогласно скомандовал «начинающий литератор», для убедительности дважды выстрелив и потолок, отчего зазвенела старинная бронзовая люстра. — Кто поднимет голову пристрелю!
И так грозен был его вид, что все находившиеся в помещении мужчины — сотрудники редакции, и полицейские — послушно стали ложиться на пол, прикрывая головы руками.
Добившись всеобщего послушания, Морев довольно усмехнулся, после чего, держа револьвер наготове и поминутно оглядываясь добрался до лестницы чёрного хода.
— Mакар Александрович, вы целы?
— Что? О чёрт, моя голова... — Быстро пришедший в себя Гурский с помощью жандарма кое-как поднялся с пола, чтобы тут же рухнуть в кресло, на котором незадолго до него сидел Морев. — Где он?
— Кажись, ушёл.
— Проклятье! Нет, но какой матёрый волчара, а? Вы сами-то что ранены?
— Да, навылет, — кивнул бледный ротмистр, продолжая зажимать простреленное предплечье.
— Невероятно! — восхищённо простонал Макар Александрович. — Нет, но до чего же отъявленный мерзавец! И как лихо ушёл, а? Но каким образом он почувствовал засаду — вот что я хотел бы знать?
— Я сделал всё, как мы и договаривались, — отнеся этот вопрос к себе, неуверенно промямлил вернувшийся в кабинет Субботин, оглядывая пятна крови на паркете и осколки разбитого оконного стекла. — Первым делом заверил его, что роман мы непременно напечатаем, а потом попытался усыпить бдительность самыми общими разговорами.
— А что вы сказали ему перед тем, как выйти? — поинтересовался Гурский.
— Что пойду искать его рукопись.
— Что?! — вскричал следователь, наклоняясь над столом и вглядываясь в название верхней папки.
— Пойду искать...
— Старый осёл! Вот же его рукопись!
Глава 24
ТЕОСОФИЯ ЗЛОДЕЯ
Выходя из Мраморного дворца после очередного заседания конгресса, Винокуров вдруг почувствовал, что кто-то взял его под руку. Оглянувшись, он с удивлением обнаружил рядом с собою грустно улыбающегося Карамазова.
— Добрый день, Денис Васильевич. Вы не могли бы уделить мне несколько минут для беседы?
— Конечно, Алексей Фёдорович. Кстати, позвольте вас поблагодарить за сведения о пароходе «Джон Крафтон» — они оказались совершенно точны. Полиция пыталась его захватить, но злодеи предпочли взорвать и всё оружие пошло ко дну.
— Я знаю об этом из газет. Что, если мы немного прогуляемся по набережной? День сегодня безветренный, да и солнце на загляденье.
— Ничего не имею против.
— Ну и отлично.
Они бодрым шагом прошли до конца Миллионную улицу, на которой старательные дворники уже уничтожили все следы недавнего взрыва, и вышли на Дворцовую площадь, двигаясь вдоль фасада Зимнего дворца. Карамазов не торопился начинать разговор, вновь заговорив лишь на Английской набережной.
— Что за убожество эта Петропавловская крепость! — неприязненно заявил он, кивая на знаменитый шпиль по другую сторону Невы. — Глядя на неё, невольно понимаешь, что начинать строительство города надо с прекрасного сооружения, способного стать его символом, но никак не с этой убогой казармы, увенчанной вязальной спицей! Мы со мной согласны?
Денис Васильевич меньше всего ожидал разговора о столичной архитектуре, поэтому недоумённо пожал плечами.
— Право, не знаю…
— Впрочем, что мне до этой невзрачной крепости, — спохватился Карамазов, — если я, вероятнее всего, вижу её последний раз в жизни.
— Вы уезжаете обратно за границу?
— Да и именно поэтому напоследок мне захотелось повидать вас.
— Однако конгресс продлится до конца недели.
— Знаю, но дольше оставаться не могу. Несмотря на подлинный американский паспорт, мною начала активно интересоваться российская полиция.
— Но это не может быть следователь Гурский! Макар Александрович дал мне честное слово...
— Я вам верю, Денис Васильевич, верю, хотя теперь это уже неважно. Кстати, вам не хочется узнать, каким образом я вообще оказался на этом конгрессе?
— Я надеялся, что вы мне об этом расскажете.
— Дело в том, что несколько лет назад я сделался активным членом Теософского общества, основанного госпожой Еленой Блаватской, и приезжал сюда исключительно с познавательной целью, чтобы поучаствовать в работе конгресса, — самым убедительным тоном произнёс Карамазов.
— В самом деле?
— Я чувствую, что поскольку вы, как никто другой, помните мою прошлую революционно-террористическую деятельность, то не слишком доверяете моим словам.
— Жизнь научила меня недоверчивости, — невесело усмехнулся Денис Васильевич. — Кроме того, я всегда отдавал предпочтение естественным наукам, а потому не совсем представляю: чем именно занимается ваше общество и какие интересы оно преследовало на данном конгрессе.
— О, если позволите, я охотно это объясню! — живо заговорил Карамазов. — И для начала позвольте использовать такую метафору: теософия подобна лучу белого света, в то время, когда каждая религия — это только один из семи цветов спектра. Игнорируя все остальные цвета и осуждая их как ложные, каждый отдельный луч провозглашает не только своё первенство, но и претендует на единственно подлинную белизну.
— Подобными претензиями особенно славится православие, что видно из одного его названия!
— Совершенно верно. А главной целью Теософского общества является попытка примирить все религии, секты и нации общей системой этики, основанной на вечных истинах.
— И что же это за истины?
— Во-первых, мы полагаем, что существует единое абсолютное и непостижимое Божество или бесконечная сущность. Во-вторых, мы верим в вечную и бессмертную природу человека, которая является излучением Мировой Души, а потому едина с ней по сути. Бесконечное не может быть познано конечным существом, однако божественная сущность может быть передана высшему духовному «Я» в экстатическом состоянии.
— А что именно вы понимаете под таким состоянием? — заинтересовался Винокуров, в котором проснулся профессиональный психиатр.
— Истинный экстаз определён ещё Плотином как «освобождение ума от своего конечного сознания, его единение и отождествление с бесконечным». Он тождествен состоянию, известному в Индии как самадхи. Последнее практикуется йогами, которые физически облегчают его достижение строгим воздержанием в еде и питье, а умственно — непрестанным старанием очистить и возвысить ум путём медитации.