— Добрый день, уважаемый Денис Васильевич.
Винокуров инстинктивно дёрнулся, словно собираясь вскочить с кресла и встретить надвигающуюся опасность стоя, и тогда Алексей Фёдорович Карамазов сделал мягкий, слегка протестующий жест рукой.
— О, не пугайтесь, у меня самые добрые намерения. Вы позволите? — И он кивнул на соседнее кресло.
Денис Васильевич растерянно пожал плечами, и Карамазов, восприняв это как знак согласия, уселся рядом. Теперь, когда он находился совсем близко от него, Винокуров смог оценить те изменения, которые произошли в этом удивительном человеке за последние пятнадцать лет. Во-первых, Алексей Фёдорович заметно пополнел, утратив некогда гибкую юношескую талию; во-вторых, в его тёмно-русую бороду вплелось несколько очень красивых серебристых прядей. Однако лицо было свежим, загорелым, нисколько не морщинистым, а широко расставленные тёмно-серые глаза сохранили прежний спокойный взгляд, с годами ставший ещё глубже и значительнее.
— Да, я очень изменился, — с лёгкой улыбкой заявил Карамазов, — причём не столько внешне, сколько внутренне.
— Хотите исполнить роль раскаявшегося демона? — с внезапной хрипотцой в голосе спросил Денис Васильевич, жадно затягиваясь папиросой.
— Ну, до демона мне всегда было далеко — зачем вы так? — мягко упрекнул собеседник. — Однако я действительно очень многое осознал и пережил, поэтому поверьте искренности моего признания — перед вами совершенно другой человек.
— Я полагаю, это надо понимать так, что людей вы больше не убиваете?
Карамазов бросим на собеседника жёсткий взгляд, но тут же заставил себя улыбнуться.
— У вас, дорогой Денис Васильевич, есть полное право на столь мрачную иронию, поскольку в своё время я действительно дважды покушался на вашу жизнь и сейчас очень рад, что мои попытки не удались.
— Приятно слышать!
— А вы знаете, что послужило толчком к моему духовному перевороту? Случай, аналогичный тому, что недавно произошёл в гостинице «Бристоль». Вы, разумеется, слышали об этом ужасном взрыве?
Винокуров кивнул, вспомнив рассказ следователя о подорвавшемся по неосторожности террористе.
— То же самое много лет назад случилось и с одним моим товарищем, — продолжал Карамазов, — причём незадолго до моего прихода. И вот тогда, ужасаясь виду его растерзанного взрывом тела, я вдруг подумал: «А может, это сам Господь не захотел допустить того злодеяния, которое собирался совершить этот человек? Но тогда почему он пощадил меня, ведь этот несчастный должен был действовать по моим указаниям? И не есть ли это предупреждение свыше — последнее, может быть, предупреждение?»
В рассказе Карамазова и самом тоне его голоса была такая завораживающая проникновенность, что Денис Васильевич слушал очень внимательно, почти забыв о своём страхе и неприязни к этому человеку.
— И вот тогда мне стало по-настоящему страшно! — продолжал тот. — Я не просто отказался от продолжения террористической деятельности и вышел из рядов организации, но даже уехал в Америку к брату Дмитрию, который, судя по его письмам, сделался там образцовым фермером. Несколько лет я прожил у него в сельской глуши, пытаясь удержать от пьянства и смягчить ностальгию. Когда брат всё же умер от разрыва сердца и мы с его ненаглядной Грушенькой вдоволь поплакали над его могилой, я понял, что не могу далее оставаться в Америке, и вернулся в Европу.
— Куда именно? — сразу насторожился Денис: Васильевич, подумав о том, что Карамазов мог тайно следить за ним и Оксаной.
— Я жил в разных странах, — спокойно отвечал тот, — поскольку после стольких лет пребывания в американской глубинке не мог долго находиться в одном месте. И вот однажды мне попалось в руки сочинение господина Розанова «Тёмный лик. Метафизика христианства». Содержащийся там рассказ о самозакапывании семейства Ковалевых произвёл на меня совершенно потрясающее воздействие. Нет, разумеется, я и раньше знал о случаях массовых самоубийств — те же самосожжения староверов во времена церковного раскола хорошо известны, — однако этот случай представляет собою нечто исключительное. Вы, наверное, тоже об этом читали?
Денис Васильевич действительно знал об этом чудовищном происшествии, случившемся ещё в 1896 году на одном из хуторов неподалёку от украинского села Терновка, однако ему так хотелось услышать дальнейший рассказ Карамазова, что он неопределённо пожал плечами.
— Решив похоронить себя заживо, эти несчастные пробили отверстие в задней стенке погреба и принялись копать, соорудив себе небольшой грот, в пять аршин ширины, пять аршин длины и два высоты. После общей панихиды в эту могилу, которую они сами называли ямой, добровольно вошли девять человек — мужчина сорока пяти лет с сорокалетней женой и тринадцатилетней дочерью, их работник восемнадцати лет, молодая двадцатидвухлетняя женщина с двумя детьми — трёх лет и грудничком, её тридцатипятилетняя сестра, а также семидесятилетняя старуха. Все они были заранее одеты в смертное платье, имели с собой горящие свечи, церковные книги, иконы и даже захватили мужской тулуп, чтобы можно было уложить детей!
После этого двое мужчин, которые остались снаружи, спросили: не хочет ли кто выйти обратно? Получив категорический отказ, они заложили отверстие камнями и глиной, а сам раскоп засыпали землёй. При этом один из них закапывал свою мать и жену, а второй — родную сестру!
Через какое-то время об этом стало известно, полиция арестовали закапывающих и вскрыла могилу. Ни одного тела в спокойной позе — напротив, всё свидетельствовало об ужаснейших предсмертных мучениях и судорогах, вызванных удушьем, повсюду имелись следы страшнейшей, длившейся несколько часов агонии. Трупы этих несчастных составляли одну общую кучу, в которой согнутые и скорченные человеческие тела были сплетены самым беспорядочным образом. Очевидно, что все они метались, ползали, пытались расковырять заложенное отверстие или в поисках свежести и прохлады просто отковыривали землю и клали себе на грудь и лицо...
Денис Васильевич заметно побледнел и полез в портсигар за новой папиросой. Он хорошо помнил о том, что послужило причиной, по которой семейство Ковалевых добровольно осудило себя на столь адскую участь. Это было категорическое нежелание участвовать во всероссийской переписи населения, проводившейся в 1896 году и принятой староверами за начало конца света!
— Сам господин Розанов по поводу этого самозакапывания высказывает парадоксальную мысль, — продолжал Карамазов. — Не оправдывают ли подобные дичайшие случаи те жестокие гонения, которым Нерон подвергал христиан? При этом Розанов совершенно справедливо ополчается на сам дух церкви, дух православия, дух всего христианства. Ведь не такие же мелочи, как «Исус» вместо «Иисуса», двуперстное сложение и хождение «навстречу солнцу» при богослужении вместо «хождения по солнцу», имеют специфическое свойство производить самосожжение или самозакапывание!
Разве не подлинный дух христианства выражен во фразе: «Не любите мира, ни того, что в мире, ибо всё в мире — похоть очей, похоть телес и гордость житейская» ? И разве настроения печали, уныния и душевного трепета в ожидании наступления ещё более худших времён не порождены слонами Иисуса: «Придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; всё будет разрушено»? Неудивительно, что наименее стойкие, видя пред собой бездну, не выдерживают ужаса ожидания и бросаются в неё добровольно, неистово веря в то, что непосредственно перейдут в чертоги небесные.