Мокей спокойно кивнул.
– Ты ведь хочешь узнать о матери? О друзьях? Нас сильно покидало, когда рушились подземелья Кощея. Это ведь вы с ним устроили? И как там… Бессмертный?
В негромком голосе кромешника прозвучала тревога. Пристально вглядывался своими глазами-провалами в Добрыню, как будто ответ был для него очень важен. И, не дождавшись ответа, спросил:
– Уцелел ли хозяин Кромки или ты его…
И опять этот немигающий жуткий взгляд, словно ему хотелось рассмотреть в Добрыне нечто особенное. Словно опасался, что Добрыня уже не витязь, не русич, не пришлый чужак, а кто-то иной.
– Вижу, ты, кромешник, тревожишься за своего властелина, – усмехнулся Добрыня.
– Я о тебе волнуюсь.
Он волнуется? Добрыне захотелось ударить его кладенцом. Но удержался. Ладно, пусть ведет дальше, там разберемся. К тому же в бесцветном голосе этой твари угадывалось нечто… ну почти человеческое.
– Что тебе обо мне переживать? Вот он я. А Кощей ушел. И мне с ним еще предстоит встретиться.
– Так ты не победил Бессмертного? Выходит, вы отложили бой до другого часа? Твою мать это обрадует.
Добрыня, потрясенный услышанным, молчал. Значит, этот получеловек разговаривал с ведьмой? Ну хоть легче стало при мысли, что она жива. И еще поразился, что кромешник знает о том, что Малфрида его мать. Но знает ли, что… Ох, прости Господи!.. Знает ли Мокей, что он его, Добрыни, отец?
Со слов Мокея получалось, что именно он нашел полуживую Малфриду в пещере, когда она разбилась о скалы. Мокей вылечил ее живой и мертвой водой, повел к выходу. Он хорошо знал подземелья, смог провести ее, даже когда все вокруг стало сдвигаться и рушиться. И они успели вовремя, чтобы спасти Саву и пленников, которые не могли выбраться наверх, к выходу из пещеры, настолько все вокруг ходило ходуном. Но у Мокея были силы, он взлетел, закинул веревку за выступ у прохода, помогал пленникам подняться, даже переносил их на руках. Парочку, правда, задавило, когда обрушился вход в само подземелье, но остальные выбрались. Ну а дальше был склон мертвого воинства. Его сплющило почти у них на глазах.
– А моя мать не колдовала? – не удержался Добрыня. – Если Малфрида жива, она могла бы перенести вас.
– Сейчас в ней нет чародейских сил, – ответил кромешник.
И вдруг улыбнулся. Улыбка у Мокея неожиданно оказалась чудесная – белозубая, лучистая, привлекательная. Можно было бы и догадаться, как он был хорош при жизни. Но Добрыню от его улыбки едва не замутило. Он ведь знал, когда его мать теряет колдовские силы… Неужели она… и этот? Лучше предположить, что ведьма опять с Савой сошлась. Или, еще лучше, что Кощей в своей злобе просто лишил ее чар. В любом случае Добрыня еще разберется с этим бывшим древлянином.
– Почему ты, слуга Кощеев, взялся помогать людям? – сдерживая ярость, спросил Добрыня, чтобы отвлечься.
– Малфрида попросила. Я не мог отказать ей. Все же некогда… я много зла и горя ей причинил. Теперь пришло время платить долги.
Ну вот, еще немного – и кромешник начнет каяться, как грешник. Тут хоть плачь, хоть смейся. Но Добрыня только буркнул: мол, рассказывай, что потом случилось.
Оказалось, дальше все было просто и одновременно сложно. Когда горы перестали двигаться и склон с мертвым воинством оказался под сошедшимися горами, беглецы миновали его так быстро, как могли. В этом «как могли» угадывалось многое. Ведь не все неупокоенные провалились под землю, некоторые еще выбирались из-под камней, и приходилось сражаться. Сражался в основном Мокей, у остальных было мало сил, однако и Сава оказался неплох: забил камнями несколько упырей в крошево. А потом…
– Сава повел людей дальше, а мне Малфрида приказала дожидаться тебя. Надо было узнать, выжил ли ты, стал ли кем-то иным…
Тут Мокей умолк, но Добрыня догадался, почему ранее кромешник так рассматривал его: ведь он и впрямь мог согласиться с условиями Кощея, мог принять их и подчиниться.
– Я не смог победить Бессмертного, но сил у меня еще немало для будущей схватки. Полагаю, что это не мои силы, а от волшебства Кощея.
– Нет, это твои собственные силы, Добрыня. Они были в тебе с рождения, просто некогда ты от них отказался. Но, попав в мир, где властвуют чары, ты их принял вновь. И они останутся в тебе… если сам того пожелаешь. Но учти, однажды они могут взять над тобой верх. Как это случилось с твоей матерью.
Добрыня поежился. Тут бы подумать… но сейчас он этого не хотел. Не ко времени, не к месту, да и не будет нынче искренним любое его желание, что бы он ни выбрал. Выбор ему еще только предстоял.
Мокей поднялся.
– Ладно, передохнули, витязь, и в путь. А то наши о тебе волнуются, ждут.
«Он сказал – наши?» – поразился Добрыня. Он ничего не понимал. Но решил пока не расспрашивать.
Было светло, тучи клубились где-то в стороне, так что видны были горы и полосы снега на них. Солнце не садилось, оно хоть и зашло за дальний хребет, но свет его продолжал алеть, и везде на черных скалах виднелись багряные отблески.
«Какой сейчас час? Когда я вышел из-под земли – утром или вечером?» – гадал Добрыня. Но особо не стремился разобраться. В какой-то миг он уловил запах серы от Смрадной реки, даже ранее, чем кромешник. Смрадной… или Смородины, как некогда пел о ней под перезвон гуслей Добрыня. И все же нынче его не сильно раздражал запах серы. Ну пучится где-то внизу рыжая густая течь – что с того? А вот людей эта вонь, похоже, донимала сильно. Они ушли от Смрадной реки подальше в лес, найдя пристанище у обычного ручья, развели костер из мхов и лапника, чтобы комары не донимали. Пленников их укусы сперва даже радовали – приятно чувствовать себя живым, пусть и испытывая зуд. Но вскоре оказалось, что отдать себя на растерзание рою комаров не такое уж удовольствие. Вот и жались к огню. Правда, встрепенулись, когда из-под нависающих хвойных лап вышел кромешник, а за ним, сияя дивным доспехом и некой особой силой, появился богатырь Добрыня.
Они смотрели на него, не веря своим глазам. Он выглядел как светлый витязь из сказания, как богатырь из чудесных легенд. Он сам был чудесен в своей переливающейся кольчуге и сверкающем шлеме, даже несмотря на темную щетину на щеках и красный след от ожога на скуле.
Добрыня даже поежился от такого невероятного восхищения в устремленных на него взглядах: он что, так изменился после схватки? Первым к нему кинулся Сава, обнял:
– Благослови тебя Господь, посадник! Горжусь, что судьба свела нас вместе.
Там и другие обступили. А потом он увидел улыбающуюся Забаву и какое-то время просто не мог отвести от нее глаз. В лохмотьях, закутанная в какие-то шкуры, но до чего же хороша! Так бы и расцеловал… да и она не против. Но тут толклись еще эти пленники, и у Добрыни сжалось сердце при взгляде на них – изможденные, с трудом возвращающиеся к жизни, некоторые совсем седые, несмотря на молодые лица, пока еще полные горечи и страдания.