Исход - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Замлелова cтр.№ 54

Однажды, вернувшись в келью из сада, отец Иегудиил пожаловался на неодолимую слабость и прилёг. С тех пор он уже не вставал. Пробыв же в постели недолгое время, отошёл с миром. Для верных смерть эта стала потрясением и горем. Среди прочих горевавших оказалась и девица Евдокия, поклявшаяся на могиле своего наставника в ближайшее время навсегда оставить суетный мир с его страстями и пагубами. Клятву она исполнила и, возвратившись в Петербург, мир оставила. Но суета, как известно, всепроникающа, и заслоны перед ней установить редко кому удаётся. Поскольку Евдокия Павловна происходила из семьи со связями, то и за монастырскими стенами она была на виду и под покровительством.

Около двух лет молодая послушница трудилась в иконописной мастерской, после чего приняла наконец постриг с именем Елпидифоры. А ещё через несколько лет матушка Елпидифора в чине игуменьи прибыла в Первопрестольную, дабы взять на себя управление тем самым монастырём, куда позднее прибыла и Ольга Ламчари.

И вот тут-то суета по-настоящему настигла матушку Елпидифору. Началось всё с того, что в один прекрасный день в обитель пришло письмо секретаря Её Императорского Величества. Письмо среди прочего гласило: «…Учредить под сенью епархиального начальства дом призрения за вдовствующими и нуждающимися попадьями, взяв за образец Петербургский дом призрения. Обо всех пожертвованиях доводить до сведения Её Императорского Величества. Отчёты же о пожертвованиях свыше ста рублей направлять епархиальному начальству. Все значительные затраты производить с его же ведома и позволения…»

Конечно, время шло, и девица Евдокия, обладавшая природным умом, временами, впрочем, застилаемым воображением, из восторженной и по каждому поводу умиляющейся особы превратилась в особу хладнокровную, рассудительную и даже расчётливую, а вдобавок ещё и тучную. Да и как не рассчитывать – на руках у неё был монастырь, в попечении инокини. Поневоле пришлось отбросить восторги и взглянуть на мир незамутнённым оком. Когда же подошло повеление об учреждении дома призрения за вдовствующими и нуждающимися попадьями, матушке ничего не оставалось, как проявить все свои деловые качества. Повеление подразумевало, в первую очередь, поиск средств на учреждение этого самого дома. А ведь и без всякого дома матушка уже затеяла строительство приюта для сирот, школы и больницы для приходящих. И ради этих, безусловно, благих начинаний она пыталась наладить в монастыре производство извести и мыла. Но предприятия скоро прогорели. Тогда она стала обращаться за помощью и к петербургским знакомым, и к московскому купечеству. И нельзя утверждать, чтобы просьбы её оставались без внимания, но средств всё равно не хватало. Так бы и развернулась матушка, да не на что!..

Надо сказать, что обитель её всегда была у начальства на хорошем счету, числясь среди показательных как по благоустройству, так и по установленному порядку. Но матушке Елпидифоре всегда было этого мало. Даже то, что Государыня высказывала одобрение её делам, не могло совершенно ублаготворить матушку. Ей мечталось, чтобы монастырь её был во всём первым. Но для этого требовались неиссякаемые средства, а может быть, даже и фармазонский рубль. А такого-то рубля как-раз и не было. Матушка уже пустила в ход полученное наследство, затеяла не одно предприятие, каждое из которых увенчалось банкротством, пробовала даже хлопотать об открытии в монастыре новых мощей, выпускала сестёр с кружками по всей Москве, снова и снова обращалась к именитому московскому купечеству, но деньги, точно заговорённые, заканчивались быстрее, чем находился новый благодетель. И совсем уж тяжко стало, когда Государыня взвалила на матушку призрение за попадьями. «Что это?.. – думала в сердцах матушка. – Ну отправляли бы в Питер всю эту братию… На что я построю им дом?!»

Первый вклад в новое начинание сделала, само собой, Государыня. Но об этом вкладе забыли уже через пару дней. Всё остальное недостающее матушке Елпидифоре надлежало собрать самой. А ведь матушка и так уже с ног сбилась: не то школу достраивать, не то больницу. А тут ещё – на тебе! Дом призрения. А деньги-то? Деньги-то, позвольте осведомиться, откуда взять? Да и монашеское ли это дело – изыскивать средства? Но никто и не думал отвечать на матушкины вопросы. И матушке самой пришлось искать ответы.

* * *

– …И вот тогда матушка отправила меня по Москве, – горячим шёпотом, прерываемым всхлипываниями, рассказывала в Ольгиной келье маленькая, как подросток, мать Филофия, – чтобы пошла я, значит, по всем купеческим домам вроде бы как милостыню собирать, а сама чтобы тем временем смотрела бы да слушала: нет ли в округе купцов каких богатющих, чтобы имели какую фантазию. Купцы-то, знаешь, бывают дурноватенькие, им всё эдакого подавай, всякий вздор у них на уме. И чтобы, если отыщется такой купец, чтобы я его, значит, к матушке отправляла. Дескать, матушка Елпидифора наша всё может… И ко двору-то может явиться, и во всяком деле помочь… Ну и пошла я, значит, по Москве купцов дурноватеньких отыскивать. А где их найдёшь-то?.. Кабы я вышла на росстань, да их покликала – это одно. А у меня дело с хитростью – знай ходи и выспрашивай. И не смей даже виду показать, что подосланная.

Вот я эдак хожу день-деньской, медяки в кружку собираю. И как-то на кухне, куда меня покушать пустили, слышу: есть такой купец! Стала мне кухарка про своего хозяина-то рассказывать и говорит: наш-то, говорит, всем хорош, и всё-то у него есть. Вот, говорит, только ордена нет. А он, дескать, желает орден иметь на шее, чтобы, говорит, всё по-благородному было! Прямо, говорит, тоска на него нашла. Мается, говорит, бедный, что ордена-то у него нет. Вот как бывает!..

Ну, я-то уж, надо тебе сказать, едва на месте усидела! Так и подмывало меня вскочить, да и помчаться к тому купцу: давай, мол, к нашей матушке!.. Но я-то помню, что матушка наказывала: сижу, помалкиваю, виду не подаю… Только спрашиваю так – вроде бы мне всё равно: что же, говорю, и помочь некому хозяину вашему? Некому, отвечает. Кто же ему поможет? Обещать-то все мастера, а помогать некому. Наш-то, говорит, хоть и солидный купец, а всё ж чего-то у него там не хватает для ордена. Не то дворянства, не то ещё чего…

Да, говорю, нынче обещать-то всякий горазд, а на деле-то каждый сам за себя… И вздыхаю эдак, вроде как мне обидно за род людской. А кухарка всё соглашается, да всё меня потчует: кушай, мол, матушка, чай да варенье не забывай. Клубничное, как сейчас помню, варенье-то было. Люблю я, знаешь, клубничное…

Тут сестра Филофея перекрестилась и продолжала:

– Вот я варенье-то с чаем кушаю, киваю и говорю кухарке: а что же Нил Христофорович-то ваш – так купца того кличут – к матушке нашей не обратится? Матушку Елпидифору все знают, и всем-то она помощница. И с чем только к ней не приходят – мало, что никому не откажет, так ведь и поможет всенепременно, никто, говорю, от нас без помощи не уходил. И посложнее дела бывали. А уж орден-то ей добыть – что поклон положить. Она, говорю, наша матушка-то, с матушкой Государыней накоротке знается. Потому как наша матушка – столбовая дворянка, а не что-нибудь… А и то: никогда нигде не кичится – всем помогает…

Кухарка-то прямо обмерла – слушает, глаз с меня не сводит. Коли так, говорит, пускай наш Нил Христофорович к вашей матушке явится пред ясные очи. Пускай, говорю, явится. Матушка, чай, не прогонит.