Великий уравнитель - читать онлайн книгу. Автор: Вальтер Шайдель cтр.№ 110

Второй кандидат – картофельный голод в Ирландии 1845–1848 годов. Эпидемию среди растений, как и пищевой кризис, вызвало распространение Phytophthora infestans – грибоподобного паразита, который в 1846–1848 годах послужил причиной почти полной гибели урожая картофеля, ставшего к тому времени основой рациона ирландцев. В результате голод унес почти миллион жизней. Вкупе с эмиграцией и снижением рождаемости это бедствие сократило численность населения с 8,2 миллиона в 1841 году до 6,8 миллиона десятью годами спустя. Количество сельскохозяйственных работников сократилось еще быстрее, с 1,2 миллиона в 1845-м до 900 000 в 1851 году. С первого взгляда этот демографический спад походит на последствия первой волны Черной смерти (1347–1350). И точно так же, как самой по себе этой волны было бы недостаточно для долгосрочных перемен, голод в Ирландии, несмотря на все жертвы, по скандально известному высказыванию одного англичанина-наблюдателя, «вряд ли принес бы что-то хорошее» относительно повышения общего уровня жизни. Демографические последствия серийных вспышек чумы в позднее Средневековье в какой-то степени симулировались последствиями продолжительной эмиграции, которая не только препятствовала восстановлению, но и продолжала сокращать население Ирландии: с 1850 по 1914 год остров покинули 4 миллиона человек, и в конечном итоге потери составили почти половину населения начала 1840-х годов. Тем не менее, в отличие от чумы, эмиграция была чувствительна к возрасту, в основном затрагивая молодых людей в возрасте около двадцати лет. Кроме того, в отличие от чумы, заболевание картофеля повлияло на основной капитал тем, что сократило доходность. Это ограничивает ценность функциональных аналогий ^[448].

В некоторых отношениях крупные демографические потери из-за голода и последующей миграции, а также из-за снижения плодородности принесли экономические выгоды, сравнимые с выгодами основных пандемий. В отличие от прежних тенденций, реальные выгоды и уровень жизни после голода стабильно повышались. Более сильный отток населения происходил из районов с низкой заработной платой, что должно было сократить межрегиональное неравенство. В то же время самые беднейшие слои уезжали реже тех, у кого было больше возможностей позволить себе поездку. Также неясно, сопровождалось ли улучшение общих условий жизни большим равенством в распределении имущества или доходов. Вследствие оттока и выселений в голодные годы произошло радикальное сокращение самых мелких земельных владений площадью менее акра – процесс, увеличивавший неравенство в доступе к земле. Изменения в распределении на протяжении последующих шестидесяти лет оставались скромными: по большей части они затрагивали низшие слои, поскольку доля мелких участков постепенно снова повышалась. Количество участков от одного до пятнадцати акров сократилось, тогда как более крупных прибавилось – в целом это был обратный тренд. Даже такое мощное демографическое потрясение, как картофельный голод и порожденный им отток населения, похоже, не выразилось в выравнивании, сколько-нибудь сопоставимом с выравниванием после Черной смерти. Когда дело доходит до сокращения неравенства, ничто не сравнится с чумой ^[449].

«Изменился весь населенный мир»: пандемии как выравниватели и границы нашего знания

По большей части наши познания, касающиеся роли пандемий в сокращении неравенства, относительно недавнего происхождения. Если социально-экономические последствия Черной смерти были известны давно, то влияние других демографических бедствий на распределение доходов и богатства было установлено только в последнее время. Так, к анализу свидетельств изменения цен в связи с Антониновой и Юстиниановой чумой приступили только в XXI веке, а первые исследования реальных заработных плат в Мексике раннего современного периода и изменений неравенства богатства в Северной Италии появились в 2010-х годах. Такое расширение сферы исследований дает надежду на то, что будет получен дополнительный материал, в настоящее время ожидающий сбора и анализа. Наиболее многообещающими кандидатами в этом свете предстают архивы периода Черной смерти и ее последствий. Нам также необходимы исследования выравнивающего эффекта крупных эпидемий в Китае, где вспышки заболеваний засвидетельствованы как во время Антониновой чумы, так и во время Черной смерти.

В других же случаях дошедших до нас сведений может оказаться недостаточно, чтобы вообще когда-нибудь пролить свет на историю реальных доходов и неравенства. Хороший тому пример – так называемая Киприанова чума, крупная пандемия, прокатившаяся по Римской империи в 250-х и 260-х годах н. э. Вызванный ею демографический спад кажется по-настоящему драматическим. Один из наблюдателей-современников, Дионисий, епископ Александрии – второго по населению города империи, писал об этом «продолжительном море… этих разнообразных бедствиях людского рода», которые настолько сократили население Александрии, что жителей в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти стало гораздо меньше, чем жителей от сорока до семидесяти перед началом эпидемии. Поскольку, как утверждается, этот подсчет был составлен на основании списков общественной раздачи зерна, он, по всей видимости, не выдуман полностью, и подразумеваемый масштаб потерь поражает: согласно модели продолжительности жизни, такое изменение соответствует потерям более чем 60 % населения метрополии. Данные того времени о реальных заработных платах недоступны, не говоря уже о данных дохода и неравенства богатства. Но даже при этом резкий и большой скачок номинальных заработных плат сельских работников в двух египетских поместьях в 250-х годах н. э., возможно, отражает недостаток рабочей силы, вызванный этой эпидемией ^[450].

Когда же мы переходим в дохристианскую эпоху, то сумерки сгущаются. То, что можно предположительно счесть за самое раннее свидетельство роста реальных заработных плат вследствие сокращении населения, относится к Вавилонии VI века до н. э. В Южной Вавилонии во время правления царя Навуходоносора в 570-х годах до н. э. строители царского дворца в столице получали в месяц от 450 до 540 литров ячменя, или, очень приблизительно, пять шекелей серебра, что соответствует дневной плате, эквивалентной 12–14,4 литра (близко к плате наличными, которая в день подразумевала от 11,3 до 12 литров пшеницы). Примерно такие же высокие цены в пшенице засвидетельствованы в Южной Вавилонии в царствование Набонида в 540-е годы до н. э. – от 9,6 до 14,4 литра в день при медиане в 12 литров. Все эти показатели значительно превышают базовый показатель от 3,5 до 6,5 литра в день, который, похоже, являлся досовременной нормой, а также выше заработных плат в пшенице, о которых сообщается поколением спустя при правлении Дария I, примерно в 505 году до н. э., когда рабочие получали эквивалент 7,3 литра или менее. Позже реальные заработные платы в Вавилоне опустились еще ниже – до 4,8 литра в начале I века до н. э. ^[451]