Посол. Разорванный остров - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Каликинский cтр.№ 8

В общем, жизнь у консула скучной никак нельзя было назвать. Настолько нельзя, что иной раз Спиридон Иванович, сорокапятилетний мужчина, ощущал себя глубоким старцем, которому в жизни ничего, кроме покоя, да долгих неспешных размышлений о бренности всего на свете, не мило.

Вот и сегодня, проснувшись в привычное время, он вдруг ощутил непреодолимое желание опять зарыться в простыни и попытаться уснуть часика на два-три — с тем, чтобы проснувшись, более никогда не сыскать на обширном консульском столе неразобранных бумаг и ждущих немедленного ответа писем и требований.

Увы: чудес на свете не бывает — особенно таких, на казённой ниве. Никуда проклятые бумаги со стола не исчезнут, разве что число их увеличится.

А тут и за дверями спальни раздался привычный грохот, тут же сменившейся визгливой тараторью перебранки на два голоса — мужского и женского. Спиридон Иванович вздохнул, со злостью обшарил глазами тумбочку — чем бы швырнуть в дверь, а лучше в бедовую головёнку прислужника из местных? Кинул портсигар, но в дверь не попал, портсигар мягко ударился в тяжёлую штору и почти беззвучно скользнул на паркет.

Перебранка за дверью затихла, удаляясь. Потом снова что-то грохнуло, и в спальню просунулась лохматая шевелюра прислужника Серджио.

— Доброе утро, сеньор! — как ни в чём ни бывало улыбнулся во весь щербатый рот Серджио, показывая объёмистый кувшин. — Сеньору пора вставать и умываться, я принёс воды!

Прислужник был откуда-то с севера Италии, и его трескучий диалект консул понимал иногда с трудом.

— «Воды принёс!» — передразнил Спиридон Иванович, садясь в постели. — А я-то подумал, что в доме целый конский обоз стукотит… Тебе, сын своей итальянской мамы, сколько раз говорить, чтобы по утрам поаккуратнее был? Что там опять разбилось?

— Конский обоз? Что вы, сеньор! Откуда в приличном доме возьмутся кони? — захлопал глазами Серджио. — Это только южане держат в своих хижинах ослов, чтобы их не украли соседи. Да и то сказать — не в таком большом городе, как Неаполь, а в своих горных деревнях…

— Помолчи! Что там, за дверью, разбилось опять, спрашиваю?

— Ничего, сеньор! Почти ничего, клянусь! Просто Луиза, ваша горничная, начала уборку и порасставляла везде свои проклятые тазы! Одного я не заметил и наступил в него. И зачем вы держите эту пустоголовую Луизу, сеньор? От неё только шум и суета в приличном доме!

Неумолчно тараторя, слуга мыкался по спальне, пытаясь одновременно удержать в руках кувшин с водой, фаянсовую лохань для умывания и низкий пуфик.

Сейчас что-нибудь уронит. Спиридон Иванович, в ожидании неизбежного, втянул голову в плечи. Так и есть — фаянсовая лохань выскользнула из-под руки горе-прислужника и разлетелась тысячью мелких осколков. На шум из коридора тут же явилась горничная, и, уперев руки в бока, разразилась длинной язвительной тирадой в адрес всех северян-неумех вообще и дуралея Серджио в частности.

Консул потянул на себя простыню и со стоном зарылся лицом в подушку. Сколько раз говорить этой бестолочи, чтобы не смела заходить в спальню, пока сеньор не оденется и сам не позовёт её!

— Серджио! — глухо, через подушку, закричал консул. — Серджио, негодяй! Луиза! Порко мадонна! Если через пять минут в спальне не будет убрано, а я не смогу умыться, выгоню всех слуг к чёртовой матери! И замолчите, ради бога! Молча! Молча убирайте!

Несмотря на всю эту суету и шум, к девяти с половиной часам утра консулу удалось не только привести себя в порядок, но и разобрать всю вчерашнюю почту. Заложив в бювар последний циркуляр, Спиридон Иванович Дендрино откинулся на резную спинку неудобного деревянного кресла и от души расхохотался. Нет, что ни говори, а в его итальянской службе была какая-то изюминка! Некий перчик — да разве сравнить со службой где-нибудь в скучной российской канцелярии! Шумно, суетно — зато жизнь чувствуется!

Не удержавшись, он поделился этой мыслью с зашедшим в кабинет с докладом старшим письмоводителем консульства Пирожниковым.

Пётр Евсеич Пирожников служил в заграничном учреждении пятый год, и службою своей был премного доволен. Ежегодно, в день именинницы Евдокии, свояченицы, выхлопотавшей ему сие место, он не забывал заказывать о её здравии молебен в местном православном приходе.

Должность старшего письмоводителя при консульстве в Неаполе была хоть порой и суетливой, но не лишённой приятности во всех отношениях. Шестьсот рубликов годового жалования, треть которого выплачивалась швейцарскими франками и не подлежала обязательному налогообложению, пятнадцать дней оплачиваемого казною ежегодного отпуска с компенсацией проездных сумм до любого указанного в рапорте города в России, либо в Европе, выплата лечебных пособий. Кроме того, в ежемесячном табеле на выплаты было несколько приятных всякому рачительному человеку пунктов, вроде непредвиденных трат на писчебумажные и почтовые расходы, оплата извозчичьих и курьерских, и, конечно, самый приятный и весьма «гуттаперчевый» пункт «представительских» трат.

Не нахальничай, блюди разумную меру, не разевай алчно рот на всё подряд — и артельщик-кассир посольства, не слишком вдаваясь в детали, аккуратно выплатит пятого числа каждого календарного месяца всё, что подпишет к выплате генеральный консул Дендрино.

А уж про то, что служба в любом заграничном российском учреждении была гораздо либеральнее и проще для души, чем в чопорном и ревнивом к чинопочитанию Петербурге, и говорить не приходилось! По неписанной мидовской традиции, штат всякого заграничного учреждения почитался некоей семьёй — с главою, разумеется, — но главою непременно либеральной, просвещённой и далёкой от старорежимных деспотических замашек.

Нет, бывали, конечно, и исключения в виде своих доморощенных самодуров-«отцов», нервической атмосферы всеобщего подсиживания, доносительства и «семейных иуд-доносителей». Такие учреждения были на слуху, тамошние вакансии заполнялись трудно и долго, а коэффициент полезности нехороших мест столь низок, что высокое петербургское начальство, как правило, довольно быстро обращало на сие непотребство своё снисходительное внимание и принимало исчерпывающие меры к исправлению ситуации.

Хвала Господу, генеральное консульство в Неаполе никогда не отличалось по этой линии! Оттого и весь его невеликий штатный персонал прилагал все усилия к тому, чтобы так продолжалось как можно дольше.

Вот и нынче, выслушав не слишком новое и совсем не оригинальное высказывание «папы Дендрино», старший письмоводитель Пётр Евсеич Пирожников солидно, без панибратских понимающих ухмылок кивнул, и, помедлив самую малость, коротко взглянув на «папу», присел у приставного стола в кабинете консула. Вслед за этим он водрузил на полированную поверхность и аккуратно выровнял перед собой принесённые папки разных цветов.

— О чём речь, Спиридон Иваныч! Ежедневно молитвы кладу Господу нашему, что сподобил меня на службу за рубежами благословенной нашей Руси!..

Чиновный этикет непременно полагал бы после сего обязательную славословицу в адрес начальника самого учреждения. Типа: «…да, под вашим многомудрым и отеческим покровительством, ва-ше высокопревосходительство!» Однако такой моветон в адрес генерального консула был совершенно неуместным? и оттого остался неозвученным.