Император легко поднялся из-за своего рабочего стола, украшенного многочисленными фотографиями и акварелями. Походя легко похлопал Горчакова по плечу, разрешая тому сидеть. Прошёлся по кабинету, немного задержавшись у полушкафа, на котором стоял бюст умершего старшего сына, Великого князя Николая Александровича. Провёл пальцами по сухой и шершавой гипсовой щеке Ники, перевёл взгляд на портрет своего отца, Николая I, занимающего центральное место на стене за рабочим столом, между двумя портретами супруги, императрицы Марии Александровны.
Очень многое в рабочем кабинете Александра говорило о неизбежном течении жизни и смерти, напоминало о бренности всего сущего — даже пистолет Каракозова под стеклянным колпаком на краю стола. Один из стволов этого пистолета, купленного преступником, согласно дознанию полиции, на Толкучем рынке за 15 рублей, после выстрела 4 апреля 1866 года
[31] так и пребывал с патроном в одном стволе — несмотря на неоднократные напоминания чинов дворцовой охраны о необходимости разрядить оружие.
Вздохнув, Александр присел напротив канцлера, за круглый приставной столик, сцепил в замок пальцы рук.
— Ты слишком много работаешь, Александр Михайлович! — ободряющая улыбка императора нивелировала серьёзность его тона. — В дипломатии ты являешься непревзойдённым мастером, однако не следует забывать, что, как и всякий прочий род человеческой деятельности, дипломатия является инструментом общения с людьми! А им импонирует искренность и доброе участие — особенно в положении этого японца, оказавшегося вдали от своей родины и привычного ему уклада вещей… Я вот что придумал, князь: ежели тебе не по чину и статусу общаться с японским дипломатом накоротке, то это будет вполне прилично твоему государю. Тем паче что я не являюсь непосредственным участником переговоров. И у меня есть искренний интерес к его стране, её обычаям и традициям. Приглашу-ка я нынче господина Эномото на вечернее чаепитие к императрице — полагаю, это поможет и составить верное впечатление об этом азиатском субъекте.
— Ваша воля, государь! — Горчаков, привстав, поклонился и тут же принялся протирать стекла круглых очков куском тонкой замши, что служило у него признаком усиленной работы мысли. — Прикажете известить посла об этом мероприятии по официальным каналам?
— Ни к чему придавать обычному дружескому приглашению статус протокольного мероприятия, — улыбнулся Александр. — Думаю, вполне достаточно будет моей личной записки. Ну а если господин Эномото кинется за разъяснениями в твоё ведомство, светлейший, постарайся убедить его в отсутствие у меня замыслов как-то повлиять на ход переговоров! И — никаких парадных мундиров и прочих атрибутов дипломатии, князь! Ну а я прежде предупрежу Марию Александровну о некотором разнообразии, которое привнесёт сегодняшний гость в наше скучное ежевечернее времяпровождение!
* * *
— Как тебе наш гость, Мария, душа моя?
— Я очень рада, Александр, что мне пришлось приятно разочароваться в своих ожиданиях! — императрица по привычке поднесла к лицу флакон с ароматической солью, несколько раз вдохнула. — Он вовсе не показался мне этаким дикарём с загадочного Востока… Весьма умён и тактичен, прекрасно знает европейские языки. Вот только японские стихи, которые господин Эномото по моей просьбе прочёл во французском переводе, показались мне какими-то странными. И даже вовсе не стихами, если уж совсем честно!
— Ну-у, душа моя, ты слишком пристрастна! Ты же знаешь, стихи вообще являются субстанцией чрезвычайно деликатной, к переводу на чужой язык весьма чувствительной! Вспомни, когда я попросил нашего гостя прочесть их на языке оригинала, в них зазвучала некая тонкая мелодия!
— Не знаю, Саша, я как-то не уловила этой мелодии…
Произнося это извинительным тоном, Мария Александровна закашлялась, поспешно поднесла к лицу платок, а вслед за ним и флакон с ароматической солью.
— А мне показался чрезвычайно интересным японский обычай усыновления детей в семьях, которым бог не дал своих деток. Насколько это удобно, душа моя: вспомни, сколько знатных родов в Европе и на Руси прервалось из-за отсутствия наследников династии! А нынешний император Японии, Мацухито! Господин Эномото весьма обыденным тоном, как само собой разумеющееся, сообщил нам о том, что мать императора — простая наложница. И тем не менее в положенный срок император Комэй и его венценосная супруга признали рождённого от наложницы сына официальным наследником престола!
Мария Александровна при последних словах супруга прикусила нижнюю губу и нахмурилась — и тут же сам Александр, поняв, что зашёл на запретную территорию
[32], смутился и поспешил переменить тему:
— Я полагаю, Мария, что нелишне было бы устроить в честь нашего высокого японского гостя официальный приём и бал. Оказанное, таким образом, внимание посланнику микадо должно произвести на японский императорский двор самое благоприятное впечатление. К тому же мы задержались нынче с выездом из Петербурга в Царское Село, и столичное общество явно скучает. Что ты думаешь по этому поводу, душа моя?
— Твоя идея мне нравится, Александр, — только я боюсь, что наш японский гость не слишком готов к таким сложным для него церемониям, как бал. Хотя бы даже и не Николаевский, а «концертный», либо «эрмитажный»
[33]. Официальный приём — дело другое. Но бал… Я хорошо помню, что твой вопрос относительно балов при дворе японского императора смутил посланника. Ты уверен, Александр, что господин Эномото умеет танцевать? Что ему знаком полонез
[34]? Он, как я поняла, несколько лет прожил в Европе — но вряд ли имеет опыт общения с королевскими особами. А тонкости придворного этикета иной раз ставят в тупик и более искушённых людей.