Капкан на волкодлака - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 20

— Тебе вообще служба нравится?

Он покачал головой и признался:

— Не особо.

— Тогда зачем пошел?

Конюшни были старыми, построенными еще в те далекие времена, когда и сам Познаньск, и Княжий посад только — только появились. И если дом не единожды перестраивали, то конюшни так и остались — длинными приземистыми строениями из серого булыжника. Помнится, в прежние времена Себастьяну казалось, что строения эти достоят до самой гибели мира, а может, и после останутся, уж больно надежны.

Правда, коней здесь ныне держали не сотню, а всего-то с дюжину. Оттого и переделали левое здание под хранилище. Держали в нем, что сено, что тюки золотой соломы для лошадок простых, что опилки, которые сыпали в денники господским жеребцам. Нашлось местечко и для старое упряжи.

А под крышей, вместе с голубями, поселились мальчишки — конюхи.

— Да… отец сказал. Я в университет поступить хотел, — признался Яцек, остановившись. — На правоведа… а он сказал, что среди князей Вевельских никогда крючкотворов не было и не будет… я все равно хотел, но как без содержания? Мне стипендия не положена… и жилье тоже не положено… и вот…

— А ко мне почему не пришел?

Яцек вздохнул.

Понятно.

Потому и не пришел, что стыдился этакого своего выбора. И денег, в отличие от Велеслава, просить не умел.

— Послушай, — Себастьян редко испытывал угрызения совести, — если не передумаешь, то я помогу…

— Но…

— Если действительно хочешь. Отца не особо слушай, он много о княжеской чести говорит, да только мало делает. Уже взрослый, сам понимать должен.

Яцек тяжко вздохнул.

Понимает.

Небось, доходили сплетни всякие да разные, и злили, и обижали… сам-то Себастьян к батюшке завсегда с немалым подозрением относился и ничего-то хорошего от него не ждал, но Яцек — дело иное.

— Так вот, жизнь твоя и тебе решать, какой она будет. А как решишь, то скажи… с деньгами я вопрос решу. И Лихо, думаю, не откажется… да и Евдокия против не будет. Семейный законник — человек в высшей степени пользительный…

— Он тут сидел, — Яцек указал на старую бочку у дверей конюшни.

Над бочкой висел старый же масляный фонарь. Под закопченным колпаком трепетало пламя, и отсветы его ложились, что на бугристую стену, что на жухлую траву.

Пахло сладко, но не розами.

Себастьян присел.

Трава жесткая, будто бы одревесневшая, и ломается под пальцами, а острое былье так и норовит впиться в кожу.

А земля мягкая, что пирог непропеченный.

И больная словно бы, цепляется за когти белесыми корнями, а может и не корнями вовсе, но паутиной… откуда паутина под землею?

Себастьян аккуратно вытер пальцы платочком, который сложил и убрал в карман. Аврелий Яковлевич разберется… хотелось бы верить, что Аврелий Яковлевич во всем разберется.

Пальцы жгло.

Себастьян поднес их к фонарю: красные, точно опаленные, и мелкая чешуя пробивается, спешит защитить… от чего?

— Ты что? — Яцек посторонился, когда Себастьян вскочил на бочку.

— Ничего…

Керосина в фонаре оставалось на две трети.

Себастьян плескал его щедро, горстями. Яцек не спешил помогать, но и не мешал, верно, рассудив, что ежели старший брат вдруг обезумел, то это исключительно его личное дело. Этакую позицию Себастьян всецело одобрял.

— А теперь отойди…

Полыхнуло знатно.

И пламя поползло по керосиновому пятну, изначально рыжее, оно как-то быстро сменило окрас, сделавшись темным, черным почти. И спешило, растекалось, грозя добраться до Себастьяна.

— Что это…

— Понятия не имею, — Себастьян на всякий случай снял ботинки, в отличие от прошлых, эти ему нравились, однако обстоятельства требовали жертв.

Платок с остатками странной паутины он вытащил двумя пальцами и сунул в ботинок.

Меж тем пламя отыграло, и побелело, и белым, оно гляделось ненастоящим. Не пламя — марево. Но стоило поднести руку, и жар ощущался, да такой, что того и гляди — вспыхнет не только попорченная паутиной трава, земля больная, но и камень конюшен.

— Лошади волнуются, — Яцек на огонь смотрел вполглаза.

— Что?

— Лошади, — повторил Яцек, отступая. — Волнуются. Слышишь?

Слышит.

И нервное надсадное ржание, в котором слышится не то крик, не то плач. И грохот копыт по дощатым стенам денника. И сдавленный хрип…

В конюшне пахло кровью.

Остро.

И запах этот тягучий обволакивал.

— Стой, — велел Себастьян, но Яцек мотнул головой: не останется он на пороге, следом пойдет. И руку на палаш положил, с которым он, конечно, управляться умеет, да только не знает, что дуэли — это одно, а жизнь — совсем иное…

Темно.

Окна тут маленькие, круглые, под самой крышей.

И луна в них не заглядывает. А фонарь в руке Себастьяновой еле — еле дышит, керосину в нем капля осталась.

— Яцек…

— Я тебя одного не оставлю.

Вот же холера… упертый…

— Не оставляй. Сходи за керосином. Должен быть где-то там…

— А ты?

— А я тут постою.

— И не полезешь?

Дите дитем… такому и врать стыдно.

Немного.

— Что я, дурень, в темень этакую лезть?

Дурень. Как есть дурень, потому что темнота живая… она прячет… кого?

Кого-то, кто пролил кровь.

…пусть это будет животное…

…кошка…

…или даже лошадь… лошадь, конечно, жаль, но… лошадь — все ж не человек… пусть это будет всего лишь животное…

Яцек сопел.

И значит, не отступит…

— Тут свечи есть, — сказал он, наконец. — У дверей лежат.

— Неси.

Принес. Толстые сальные, перевязанные черной ниткой, с острыми фитилями и оплавленными боками. Свечи хранились в холстине, которую Яцек держал во второй руке, явно не зная, что с ней сделать: выкинуть или погодить.

— Дай сюда, — Себастьян нить разрезал когтем. — Держи в руке. Да оставь ты палаш в покое, тоже мне, грозный воитель выискался…

…и не поможет палаш.

…если вдруг Лихо, то не поможет… напротив, только хуже будет.

— Оставь его здесь, — попросил Себастьян.

— Но…

— Или оставь, или убирайся!

Все ж таки сорвался, не со зла, единственно — от страха, и за него, молодого, не способного поверить, что и молодые умирают. Небось, кажется, вся жизнь впереди и ничего-то плохого с ним, с Яцеком Вевельским произойти не может… и за Лихо, с которым плохое уже произошло, а Себастьян сие пропустил.