– Вставай.
Я встала, охнув от боли. Он посмотрел на меня с сочувствием, если я верно разглядела выражение его лица в свете далекого фонаря.
– Били, да?
– Да.
Он приобнял меня и повел в сторону проспекта. Получалось довольно неплохо. Боль от удара постепенно притуплялась, хотя под ложечкой ощутимо ныло. Хорошо еще, что шуба смягчила удар. Когда мы очутились на оживленной улице, он поднял руку, остановил такси и велел ехать обратно к ресторану.
– Почему туда? – спросила я. Он поморщился.
– Машину-то я там оставил, когда ты сиганула в переулок. Твоя подружка бороться будь здоров. Чего бежала-то?
– Дура потому что, – пробурчала я. – Она заорала – беги, я и побежала. Рефлекторно. Когда мозги включились, я уже в трех кварталах была.
Таксист поглядывал на нас с любопытством, поэтому тему мы свернули. У ресторанчика Лильки не было. Я с сомнением посмотрела на свою машину, чувствуя некую слабость.
– Не можешь вести? – догадался он.
– Что-то я не очень себя чувствую, – призналась я. – Мне бы прилечь. Или хотя бы присесть.
– Я могу тебя отвезти, но боюсь, что тачку твою разуют тут.
– Как тебя зовут? – не выдержала я. Он потупился.
– Леха. В смысле Алексей.
– Понятно.
Обнаружив, что все еще сжимаю в руке окровавленную сережку, я бросила ее в снег. Леха проследил за броском взглядом, но ничего не сказал. Молчание затягивалось. Я почувствовала, как зубы начали отбивать нервную дрожь.
– Я жрать хочу, – без всякого перехода сказал Леха.
Я фыркнула.
– Ты, похоже, всегда жрать хочешь.
– Ты бы тоже хотела, – огрызнулся он. – Сидишь в машине весь день, за телкой следишь… Тоже мне, занятие. Ты небось сегодня два раза поела, а я вот только в час сожрал сосиску в тесте, и все.
– Ну, пойдем поедим, – сказала я, кивнув на ресторан.
Леха явно обрадовался и даже помог мне подняться по ступенькам.
Раздеваясь, я обнаружила, что обшлаг одного рукава вымазан кровью, да и руки были настолько грязными, что гардеробщица недовольно сморщилась. Я сразу пошла в туалет и долго терла ладони, снова и снова выдавливая мыло из дозатора, пока в дверь не заглянул Леха. Видимо, он опасался, что я смоюсь без шубы.
– Пошли? – спросил он.
– Пошли, – кивнула я, мазнув взглядом в зеркало. Да, это я. Растрепанная, с безумным взором и посиневшими губами, но все-таки я, женщина, с которой вечно что-то случается.
Леха заказал солянку, пюре с рыбой, салат и что-то еще. Я хотела выпить, но, подумав, что мне еще нужно будет добираться домой по обледенелой дороге, трясясь от перенесенного стресса, от этой мысли отказалась. Еда не лезла в глотку. Я пила кофе и молчала.
– Почему ты носишь эту шапку? – спросила я.
Леха посмотрел исподлобья поверх вилки с нанизанным на нее куском рыбы и, прожевав, нехотя сказал:
– Ну… Нравится она мне. Прикольно. Такое, знаешь, когда… как это слово, когда черное и белое?
– Контраст?
– Во! На контрасте. Пацаны тоже ржут. А мне нравится. Мама сказала, что я в этой шапочке хоть на дебила и похож, но не такой страшный.
– Ты и без того не страшный.
– Спасибо, – серьезно сказал Леха. – А моя бывшая сказала – ужас какой страшный. Особенно когда злой.
– Это она еще страшных не видела.
– Угу. Вот Герман Игоревич, например… Он страшный, да?
– Да, – кивнула я, не сразу сообразив, что Леха говорит о Змее.
– Серьезный он мужик. А чего он тебя охранять велел?
– Охранять?
– Ну. Типа того. Говорит, если смоется, глаз вам натяну… ну… туда…
– Я поняла.
– Ага. Так чего он так тебя пасет? Ты натворила чего?
– Нет. Он на мне жениться хочет.
– Круто, – серьезно сказал Леха. – Он… того… мужик серьезный. А почему ты сбежать должна?
– Так я-то за него не хочу, – вздохнула я.
Леха вытаращил глаза и долго, как теленок, хлопал ресницами.
– А чего не хочешь? – спросил он наконец. – Вы же… того… вместе… Он у тебя ночует. Вроде все у вас чики-пуки. И мужик он, опять же, конкретный такой…
– Боюсь я его, – доверительно сказала я, положив ладонь на Лехину ручищу. – Вот и не отказываю. И потом, старый Герман уже. Я молодых люблю.
Леха подавился и долго кашлял. Посетители оглядывались на нас с неудовольствием. Откашлявшись, он, красный от натуги, вытер слезящиеся глаза рукавом и покрутил головой.
– Надо, наверное, домой ехать, – сказал Леха. Излишне торопливо, на мой взгляд. – Тебе лечь надо… и все такое. Поедем?
– Поедем, – согласилась я. Боль утихла, зубы перестали выбивать канкан. Я была уверена, что доеду без особых приключений.
На улице, перед тем как усадить меня в машину, Леха натянул на голову свою шапочку и серьезно сказал.
– Ты это… того… если надумаешь бежать, то не в мою смену. Хорошо?
– Почему это? – усмехнулась я.
– Потому это. Не ты одна Германа Игоревича боишься.
Я кивнула и завела мотор. По дороге долго перебирала прошедшие события, поглядывая в зеркало заднего вида. Леха ехал следом. Во дворе он не сделал попытки выйти из машины, сквозь окно проследив за тем, как я вхожу в подъезд. Его глаза горели странным огнем.
Я думала, что засну сразу. Но даже после горячей ванны и теплого молока сон не шел. Вспоминались гадкие глазки Виталика, его прикосновения и смрадный запах изо рта. Не выдержав, я накинула шубу и спустилась вниз.
Леха сидел в машине и дремал, открыв рот. Я подумала, что могла бы сбежать прямо сейчас и он никогда бы не узнал, но было безумно жаль этого увальня. Я постучала в стекло. Леха подпрыгнул. Стукнулся макушкой о крышу и, прошипев что-то матерное, уставился на меня ошалевшими глазами.
– Чего? – испуганно спросил он, опустив стекло.
– Пошли, – сказала я.
– Куда?
Я показала ему на дом. Леха вышел из машины и поежился.
– С чего вдруг? – спросил он настороженно.
– Ни с чего, – пожала я плечами. – Мне страшно.
Леха ушел под утро, предпочтя досидеть остаток смены в машине. Чтобы там ему было веселее, я дала ему с собой котлетку в полиэтиленовом пакетике, пару кусочков хлеба и йогурт в бутылочке. В девять утра «Мерседес» отбыл со двора, сменившись на «Тойоту». Я невесело усмехнулась.
В квартире Леха вел себя скованно, косился по углам и вроде намеревался сбежать. В экспериментальных целях я прошлась перед Лехой в самой соблазнительной маечке, едва доходящей до бедра. Леха покраснел и отвел глаза. Пришлось постелить ему на матрасике.