– Это что? – спросил Змей, обводя пальцем скудный интерьер. Прямо над головой у него одиноко светилась, бросая блики на его лысину, лампочка на длинном шнуре, лишенная мало-мальского абажура.
– Что тебя удивляет? – раздраженно спросила я. – Мой вынужденный аскетизм?
– Ты что, реально профукала пять миллионов долларов? – удивленно спросил он.
Я закатила глаза.
– Вы идиоты, – констатировала я. – Сто раз говорила вам, что ничего не брала.
– Но… Ты же скрылась… тебя столько народа искали… Это невозможно без денег…
– Помнишь момент, когда я уходила? – прервала я. – У меня были деньги. Примерно триста тысяч долларов. Эти деньги муж выручил от продажи бизнеса, машины, плюс наши сбережения. На эти средства я и жила все время.
– Чего же тогда ты вернулась? – вкрадчиво спросил Змей.
– Деньги кончились, вот и вернулась, – устало ответила я. – Скрываться, знаешь ли, удовольствие дорогое, особенно за границей. Я же все-таки не преступница, опыта в таких делах у меня нет. Да и нервов не хватит вздрагивать при виде каждого ажана.
– Значит, деньги кончились, и ты вернулась? – со странной интонацией повторил Змей.
– Ну а зачем, по-твоему, я на работу устроилась, имея в загашнике пять миллионов долларов?
– Кто тебя знает? – вздохнул Змей и уселся рядом на диван. – М-да, Алиса Геннадьевна, запутала ты меня совсем. Серьезно, что ли, у Левиных случайно оказалась? И никакого отношения к их делам не имеешь?
– Я даже не знаю, чем они занимаются. И, честно говоря, не хочу знать.
Змей прищурился.
– И не имеешь представления, почему в Андрея стреляли? – недоверчиво спросил он. – Прямо вот никакого представления? И козырей никаких в рукавах не прячешь?
Кое-какие карты я все-таки в рукавах прятала, вот только помогать Змею не было ни малейшего желания. К тому же подслушанная мною беседа вообще могла не иметь никакого отношения к делу. Потому я пожала плечами и не ответила.
– Ладно, – резко сказал Змей и хлопнул себя ладонями по коленям. – Поехали к Левиным, на месте разберемся.
– Может, без меня?
– Давай-давай, двигай ножками, – возразил он и, увидев, что я не двигаюсь с места, резко добавил: – Пинка для скорости дать?
– Можно, я хотя бы переоденусь? – попросила я. – Холодно же…
Тут он впервые посмотрел на мои туфли и милостиво кивнул. Я вытащила из шкафа свитер, джинсы, носки и обернулась.
– Выйди, пожалуйста.
– Еще чего, – осклабился он. – Выйду, а у тебя ледоруб в шкафу. Грохнешь меня, как Троцкого.
– Нет у меня ледоруба. Выйди, я прошу.
– Сказал – нет. Переодевайся при мне.
Я стиснула зубы от злости и, повернувшись к нему спиной, медленно стянула платье, под которым, кроме трусиков и чулок, ничего не было. Припомнив его слова, я пожалела, что не обзавелась ледорубом. Так бы и тюкнула по темечку…
Я сняла один чулок, сползший с ноги, как змеиная кожа, и стала стаскивать второй. Потеряв на миг равновесие, покачнулась, неловко взмахнула руками. А когда подняла взгляд, увидела в отражении зеркала Змея, бесшумно подкравшегося ко мне сзади. Его грубые руки схватили меня за грудь и с силой потянули к себе.
– Что… – прохрипела я, но Змей не дал договорить. Дальнейшее напоминало кошмар. Я вырывалась, кричала и пыталась впиться ногтями в его глаза, но все было тщетно. Смирившись с рывками его мускулистого тела, я беззвучно рыдала, мечтая, чтобы все кончилось как можно скорее.
Я очнулась в ванной, под струями воды, жалкая, истерзанная, напуганная. Тело болело, словно перемолотое в мясорубке. Скула, куда ударил Змей, противно ныла. Я остервенело терла себя мочалкой, желая избавиться от его запаха, резкого и мускусного. Вода все лилась и лилась, а в голове вертелась недавно услышанная песня, за которую я цеплялась, как утопающий за соломинку.
Je tombe en défaillance
Vienne ma délivrance
Me dis quand même qu’au fond de ma peine
Survit coeur couleur vermeille…
Я падаю в обморок, в забвение…
Приходит мое отречение…
Но говорю, что в глубине наказания опасного
Выживает цветное сердце ярко-красное…
Mylene Farmer «Bleu Noir»
И хотя в это не поверил бы никто, даже я сама, но лежа по горло в ванне, цепляясь за что-то столь обыденное, как вода, музыка и боль, я поняла, что победила, несмотря ни на что.
Медленно, словно старуха, я выползла из ванны, истекая каплями воды, как кровью. Волосы были мокрыми и падали на лицо тяжелой, потемневшей сетью. В ванной не было никакой одежды, пришлось завернуться в полотенце, слишком короткое для такой миссии. За окном занимался рассвет.
Как там говорила киношная Наденька? Новогодняя ночь кончилась. А значит, все вернется на круги своя? Так? Или не так?
Не так.
Змей стоял в коридоре и грыз яблоко, не удосужившись толком одеться. На нем были лишь брюки. Заросший волосами живот, слегка раздавшийся, пересекал уродливый шрам. Когда я наткнулась взглядом на его рваные края, меня замутило. Обойдя Змея, как неодушевленный предмет, я, стискивая полотенце-тогу, пошла в комнату.
Мои вещи лежали на полу. Джинсы, майка, свитер. Рядом разорванные трусики. Как хорошо, что мокрые волосы падают на глаза.
Я знала, что он смотрит. Чувствуя его взгляд кожей, я подняла джинсы и майку, сбросила полотенце и стала одеваться. В конце концов, когда-то я была актрисой. Сколько раз мне приходилось раздеваться и одеваться рядом с мужчинами? Не сосчитать…
Горловина майки скользнула по мокрым волосам. Я поискала бы бюстгальтер, но на это не было времени. В голове мелькнул отрывок забытой роли, где я играла несчастную сумасшедшую девушку, потерявшую самых близких людей.
…Я подарила бы вам фиалки, но все они завяли, когда умер мой отец. Говорят, он умер хорошо…
Свитер. Слой за слоем. Я – куколка. Когда все закончится, стану бабочкой и улечу далеко-далеко. Я слышала, что есть бабочки, которые, подобно птицам, летят в теплые края. Москва – ошибка. В следующий раз я полечу туда, где всегда светит солнце.
– Успокоилась? – насмешливо спрашивает Змей, но в его голосе нет прежней уверенности.
Я не отвечаю, включаю фен и сушу волосы, обыденное действие, совершаемое почти ежедневно.
Не дождавшись ответа, он уходит. Дверь ванной хлопает. Неужели он решил принять душ? Логичное действие после занятий любовью, но мы не любовники. Я закрываю глаза и жду. Я слышу журчание, а потом унитаз рычит, смывая мочу. Фен мурлычет над ухом сытым ласковым тигром. Когда я ловлю свой взгляд в зеркале, мне на мгновение становится страшно.
Змей выходит из ванной, не спеша надевает рубашку, чертыхается, потому что на ней отсутствует половина пуговиц, натягивает пиджак. Горящая на потолке лампочка отражается в его лысине. Я слежу за его движениями и понимаю, что он не хочет встречаться со мной взглядом.